Черная масса когда-то построенного им оройхона ощутимо нависала справа. Конец огненного болота был совсем близко. Проверяя дорогу, Шооран ткнул пикой перед собой. Там немедленно что-то повалилось. В ночной тишине шум показался оглушительным и слышным за много оройхонов.
— Да что там бесперечь гремит? — раздался голос. — Ну-ка, запали факел…
Шооран, не раздумывая, упал в лужу. Неподалеку вспыхнул огонь. Фигура с факелом в руках поднялась на поребрик, всматриваясь в ночной ад горящего болота.
— Ничего тут нет. Срань всякая осыпается, плохо накидали.
«Так, значит, остановивший его завал насыпан специально, чтобы никто не мог подойти незамеченным!»
Шооран лежал, вжавшись в грязь, и молился, чтобы панцирь и кожаные штаны выдержали и не пропустили к телу нойт.
К фигуре на поребрике присоединилась вторая.
— Да точно, нет ничего. Тут и днем-то не пройти… — говоривший закашлялся. — Вот гнусь, а? Сами себя загнали в дыру и сами себя караулим. И чего прежде не жилось?.. Понеслись, словно взбесившаяся тукка. Новые земли! Вот и карауль теперь.
— Говорят, Мунаг на совете предупреждал что так будет. За это его ван в шавар и отправил.
— Это Хооргон-то ван? Дурак он вымокший, а не ван. Всех обошел, тварь шаварная. Надо, пока не поздно, с настоящим ваном мириться. Принесем повинную, Хооргона головой выдадим и будем жить как на алдан-тэсэге…
— Самого тебя головой выдадут, — перебил второй стражник.
Он повернулся и спрыгнул с поребрика в темноту. Первый последовал за ним. Голоса сразу стали глуше, почти ничего нельзя было разобрать:
— …совсем не может… подумай — на двух оройхонах и ван, и одонт… Затравят, как жирха в норке — не отвоняется…
Едва дождавшись, чтобы голоса стихли Шооран приподнялся и пополз вдоль насыпи, прочь от далайна. Направление он теперь знал. Запах гари усилился, в лицо пахнуло жаром. Через минуту ладони даже сквозь толстые рукавицы почувствовали огонь аваров. Не останавливаясь, Шооран пополз в самое пекло. Затрещал хитин панциря, смрадно закурилась кожа рукавиц и башмаков. Горелая окалина шелушилась на раскаленной поверхности, дважды Шооран не мог удержаться и съезжал вниз, оставляя на аварах клочья тлеющей одежды. Но зато здесь явно никого не могло быть, и Шооран рвался вперед, почти не скрываясь, уверенный, что никто не различит его силуэт на фоне огненных камней. Выдать его мог только шум, но вокруг все было сглажено огнем, и нечему было падать.
Скатившись с аваров по ту сторону преградившей путь баррикады Шооран скинул рукавицы, с трудом сдерживая крик, сорвал раскаленный и во многих местах треснувший панцирь. Нестерпимо жгло ноги, жар пробрался сквозь многослойную подметку и теперь, когда граница была уже позади, казалось, будто он стоит на аваре босыми ногами. О том, чтобы снять башмаки и идти босиком, не могло быть и речи — перед ним лежал бесконечно длинный мокрый оройхон.
Приплясывая от боли, Шооран двинулся в путь. Испорченные рукавицы он зашвырнул на авары, а обломки панциря тащил с собой. Оставлять их на виду значило во всеуслышание объявить о своем приходе. Панцирь надо закинуть в шавар — мелкозубые жирхи быстро сгрызут подарок.
Рассвет застал Шоорана довольно далеко от границы. На сухое Шооран выходить не стал: давно минуло то время, когда он мог гулять в этих местах, зная, что никого не встретит. Теперь оба оройхона — и стариков, и его — заселены почти так же густо, как и благословенные земли вана.
Шооран обогнул сухие оройхоны так, чтобы оказаться ближе к своему бывшему дому, где оставался скрытый в «дороге тукки» тайник. Отправляться дальше в чем был Шоорану очень не хотелось. После путешествия через кипящие болота и бега по аварам от экипировки и щеголеватой внешности юного цэрэга не осталось ничего. Пику Шооран потерял в завале, рукавицы сжег. Ароматическая губка пропиталась вонью, и Шооран ее выкинул. Боевые башмаки, в которых можно безбоязненно ходить по шавару, в один день прогорели чуть не до дыр. Нарядный, тонкой кожи жанч лохмотьями сползал с плеч, а то что прежде называлось панцирем, теперь надо выбрасывать. Если добавить к этому ошпаренные и перемазанные лицо и руки, воспаленные глаза, спутанные в колтун волосы, то ясно, что Шооран вполне мог соперничать по части внешнего вида с покойницей Нарвай. Но все же, он сумел незаметно ускользнуть из владений вана сюда, где никто не ожидает илбэча и не собирается его ловить.
Оглядев себя, Шооран направился к шавару. От подозрительных остатков брони надо было избавляться. Возле шавара он увидел дверь. Костяная плита, склеенная из панцирей множества рыб висела на волосяных петлях закрывая вход. Шооран не сразу понял, что это и зачем. Потянул плиту на себя. Она послушно повернулась, открыв тьму шавара.
Место казни! Интересно, сколько людей успел за свое короткое правление отправить сюда толстощекий повелитель?
Шооран захлопнул дверь, потом снова приоткрыл ее и бросил доспех. В темноте плеснуло.
День Шооран провел, забившись в заросли хохиура и надеясь, что никто не обратит внимания на незнакомого сборщика харваха. Вообще, с приходом дня на мокром появилось довольно много людей: хохиур был изрядно потоптан, чавга выбрана. Видать не сытно жилось народу под крепкой рукой Хооргона.
С наступлением темноты Шооран прокрался на сухое. Здесь тоже все изменилось. Дикие прежде поля приведены в порядок, хлеб выкошен, повсюду тянутся ограды из колючей кости. Шооран с тревогой подумал, что его тайник могли и найти. Хотя, не так много времени прошло, вряд ли новые хозяева начали всерьез перестраивать алдан-шавар, а без этого отыскать замаскированные ходы можно только случайно.
Шооран обогнул несколько заборчиков и, оказавшись на склоне суурь-тэсэга возле небольшого, но вовсю плодоносящего туйвана начал ползать по земле, отыскивая заложенный камнями потайной ход. Наконец, один из валунов уступил нажиму, но расчистить дорогу Шооран не успел. Кто-то навалился на него сзади, принялся выкручивать руки, шипя:
— Попался, ворюга!
Шооран рванулся, но противник был явно сильнее.
— Я те покажу — воровать! — мощный удар обрушился на затылок.
От боли в глазах полыхнули цветные огни, но все же Шооран почувствовал, как прижавший его к земле человек замахивается снова, и успел отдернуть голову. Второй удар тяжелого кулака пришелся в камень. Враг взвыл и ослабил хватку. Шооран, не пытаясь освободить зажатую руку вывернулся и ударил назад каблуком. Очевидно, в пятке еще оставались иглы, потому что вой сменился чем-то напоминающим хриплый визг. Шоорану пришлось ударом ладони по горлу лишить противника голоса, иначе он переполошил бы весь оройхон. Теперь уже Шооран, почти не встречая сопротивления, заломил нападавшему руки и связал их веревкой, которую тот предусмотрительно приготовил для Шоорана. Пленник хрипел.
