Она рассмотрела все остановки друг за другом. На тех, что справа, шуршали от ветра выцветшие объявления. У дороги стояло существо из джинсов и красной толстовки. Рукава были сунуты в карманы брюк, штанины медленно переступали.
Когда Надя прошла мимо, существо замерло.
— Не дёргайся, тут все свои, — буркнула Надя, не оборачиваясь, и сущность успокоилась. Спрашивать у неё — безголовой — дорогу, было в высшей степени бессмысленно.
— Так влево или вправо?
Надя вышла на середину перекрёстка и оглянулась на Пса — тот смотрел вопросительно. Перевёрнутая карта города в её голове покрылась тёмными пятнами. Как Надя не старалась, она не могла припомнить ни одного автобусного маршрута.
Дорога вправо казалась живой и обитаемой, а влево уходила беспросветная голая трасса — ни домов, ни деревьев по обочинам. Надя прекрасно знала, что сил на ещё одну ошибку у неё нет. Ошибись она в выборе, и утро застанет её в старом городе. Тогда Вета добьётся своего — она останется здесь, а Смертёныш напрасно прождёт целую вечность по ту сторону моста.
— Влево, — решилась Надя.
Она сунула замёрзшие руки в карманы куртки и пошла, не оглядываясь. Мигнули где-то за домами фонари. Надя шагала по обочине, под обвисшими гирляндами проводов, стараясь не думать о том, как устала.
Дорога вывернула на площадь, в центре которой стояли городские часы. Круглый циферблат на кованом столбе, изогнутом, как больное дерево. Щёлкнуло — и большая стрелка перескочила с одной цифры на другую. По ту сторону моста была такая же площадь — под часами любили встречаться парочки. У бетонного заграждения лежал высохший до прозрачности букет.
По дорожкам сквера ветер гонял старые железнодорожные билеты. Здание вокзала было погружено в темноту, как в воду.
— Подожди, — шепнула Надя Псу и зашагала к высоким стеклянным дверям.
«Не ходи туда», — Пёс в два прыжка нагнал её и просительно заглянул в глаза.
— Я только посмотрю, — выдохнула Надя. Если бы она не вошла, она бы никогда себе не простила.
Дверь легко поддалась под её руками. Огромная зала уходила в темноту, так что стоя у дверей, Надя не могла рассмотреть, что скрывается в тени колонн. Битые мраморные плиты были покрыты чёрными и алыми пятна. Надя подняла голову: сквозь стеклянный купол просачивался неживой голубоватый свет.
Пёс осторожно шёл следом, ступая шаг в шаг, мимо тёмных пятен. Кровь всё ещё хранила воспоминания о том, что произошло здесь. Надя окунулась в темноту и пошла вдоль стены, ведя по ней рукой, будто слепая.
«Вернись».
Надя случайно коснулась кровавого пятна на стене и отдёрнула обожженную руку. Прижала пальцы к губам.
«Я не могу без тебя».
Вокзал закричал кровавыми буквами со стен, сразу со всех сторон. Они были потёками на мраморных плитах, трещинами на стёклах, пятнами на полу. Оглушённая, она попятилась к выходу, спиной натыкаясь на колонны.
«Ты мне нужна».
Задрожали стены. Пёс метнулся к дверям первым, за ним бросилась Надя. Она нырнула под покосившуюся створку дверей — за спиной рухнула на пол колонна.
Надя замерла только у сквера, судорожно перевела дыхание. С безопасного расстояния она смотрела, как вокзал стонал и раскачивался, как раненое животное. Хрустели битые стёкла.
Щёлк, — шевельнулась стрелка уличных часов. Надя вздрогнула и обернулась. До утра оставалось не больше двух часов.
Остальной город будто отступил, оставив вокзал в резервации, на острове темноты.
Когда они подошли к разлому, занималось утро. Надя пряталась от солнечного света под капюшоном куртки, а Пёс скользил от тени к тени. Вдалеке она различила шум настоящего, живого города и остановилась, вдыхая привычную жизнь.
— Пойдём к старому заводу? — вздохнула Надя, чтобы скрыть волнение.
Пёс согласно качнул мордой.
Они задержались так, как не рассчитывали задержаться. С другой стороны, пережидать день в старом городе было равносильно самоубийству. Поэтому оставался только один путь — через просыпающийся город, к убежищу, где их ждали остальные.
Оставалось надеяться, что горожане, погружённые в свои проблемы, не обратят внимания на странную парочку: девушку с пятном ржавчины на щеке и собаку с человеческими глазами, собаку, ростом с хорошего телёнка.
Надя выбирала самые тенистые переулки. Несколько раз всё-таки приходилось расходовать силы — отводить глаза, бросая в лица прохожим речной ветер вперемешку с песком.
Она давно не бывала в городе днём и поразилась пробке из машин на выезде. Опустели широкие проспекты — праздных прохожих не было. Намертво заперты были двери магазинов. На стенах домов появились защитные знаки, неумело выведенные белой краской, красной краской, углем и потёками молока.
Она шла по обочине трассы, когда налетел порыв ветра и сдёрнул с Надиной головы капюшон. Идущий навстречу парень шарахнулся в сторону — и едва не выскочил на трассу, под колёса машин. Она едва успела удержать его мысленными руками, зашептала на ухо бессмысленную песню тишины. И ужас стёрся с его лица.
У развороченного поста ГАИ дежурили ополченцы — несколько мужчин, кто в старой военной форме, кто в камуфляже лесника, пропускали машины на выезд, гася волны зарождающейся паники. Надя спустилась на обочину и обошла пост по широкому полукругу, пробралась через хрустящий кустарник. Незачем было лишний раз рисковать.
Во второй раз их заметили на пустой рыночной площади, переоборудованной под отправной пункт автобусов. Вокруг собрались те, кто не мог выбраться своим ходом. Груды дорожных сумок лежали прямо на асфальте.
Надя прикрыла Пса вуалью тумана, но навстречу попался пожилой мужчина с маленькой девочкой. И ребёнок различил контуры призрачных тел.
— Ой, собачка, собачка!
Пёс обернулся к ней, приветливо скаля акульи клыки. Надя не успела его отдёрнуть, не успела объяснить, что у людей так не принято. От его дыхания веяло зимней метелью.
Девочка ударилась в истерику. Все разом обернулись на них: и нервные водители, и напуганные пассажиры.
С неё самой облетел флёр нормальности. Надя ощутила на себе внимательные взгляды. Несколько испуганных вздохов, несколько судорожно метнувшихся мыслей. В последнее время стало модным не верить в ночную жизнь города, но неверие тех, кто собрался вокруг автобусов, серьёзно пошатнулась.
Надя бросилась в первую же подворотню — Пёс рванул следом за ней. До завода осталось не так далеко, но солнце уже поднималось и ощутимо жгло даже через куртку. Тени деревьев и домов становились всё меньше. Уже не успеть.
Она плохо знала этот район города. Чуть дальше, за парком, стоял заколоченный дом культуры — чужие владения, но деваться было некуда. По осыпавшимся бетонным ступенькам она взбежала к запертым дверям и просочилась в щель между досками.
