Stashe - Судите и судимы будете

Теперь я пришла в себя, где-то нахожусь, но где? Хотелось отодвинуть догадки в сторону, чтобы задать главный вопрос, но я не находила сил для этого. Ведь за вопросом последует ответ.

Дверь медленно открылась, и я увидела знакомое лицо. Волшебник. Хмур, сосредоточен, больше на его лице не отражалось никаких чувств. Когда наши глаза встретились, в его зажглась странная смесь — гнева и облегчения. Он осторожно присел на край кровати и задал вопрос:

— Почему ты не сказала, что была беременна?

Мир рухнул.

Мужчина же все говорил и говорил, словно пытался забить словами ту пустоту, что стремительно пожирала пространство вокруг меня. Суетливое мельтешение рук, поток ничего не значащих предложений.

Он вовремя обнаружил меня. Если бы не его возможности медика (не знаю значения этого слова), неизвестно, смогли бы лекари острова обойтись малой кровью. И если бы острова не были уже так близко, он не смог бы связаться с ними. Как связаться? Что значит 'передатчик'? И, что хотя на островах волшебники могущественнее, обладают широкими полномочиями, в том числе правом лечить, для этого ребенка оказалось слишком поздно. Что значит 'гены'? Скорее всего, ему просто не суждено было родиться. Ученые разберутся. И так даже лучше, что я потеряла его здесь. Наличие материала позволит им провести ряд исследований, понять и выяснить причины выкидыша. Какого материала?

А со мной, почти весело утверждал Кристиан, все хорошо. Несколько недель и буду полностью здорова, как прежде. Сейчас нужно немного отдохнуть, отлежаться. В жизни всякое бывает. Он тут не при чем, и не стоит на него смотреть таким зверем. Кто-то вообще его должник, так как он спасал жизнь, а не отнял. Не стоит забывать. Кристиан повторил это несколько раз, странно щурясь, словно ожидал другой реакции на свои слова. Возможно, волшебник вспомнил, что я нахожусь под действием снадобий. В любом случае, он явно старался закончить неприятный разговор как можно скорее. Сказал, что вернется, и к тому моменту пора бы мне взять себя в руки. Дела пока подождут, но глупо так переживать, раз изменить ничего нельзя. Его стремительный уход напоминал побег.

Я молча смотрела в потолок, не решаясь дотронуться до живота. Казалось, сплю и вижу долгий, бессмысленный сон.

Я всегда стремилась выбраться из трудных ситуаций с наименьшими потерями. Да, жить хотелось по-прежнему, и не посещала мысль о теперешней бесполезности существования. Однако само бытие казалось грязно серым, тусклым. Как будто яркий огонь, горевший внутри, вмиг потух. Когда-то, помниться, я изучала 'Книгу заветов', нечто типа религиозного трактата людей. Стоуш настоял. Он хотел, чтобы его ученица больше знала. Немало таких трактатов пришлось осилить. Так вот, там была одна притча-напутствие, которая страшно возмутила меня… но почему-то осталась в памяти на долгие годы.

'Мы идем по дороге, с мешком камней на плече. Они — наши верные помощники, учителя и пастыри. Когда нам кажется, что рушится мир, только этот увесистый мешок камней помогает прийти в себя. Его материальная тяжесть возвращает нас на твердую землю, напоминая о необходимости постоянного движения вперед, а не бессмысленного кружения или возвращения назад. Мешок нельзя оставить у обочины, нельзя поменять на другой, нельзя высыпать часть камней на дорогу. Нет. Такие мысли не приходят в голову праведника. Мелкие камушки заставляют его концентрировать внимание, не растрачивая впустую на разглядывание облаков или сельских пасторалей. Крупные больно бьют по ногам, напоминая о бренности плоти и необходимости смотреть, куда ступаешь. В самом начале пути в руках человека пустой мешок. Но на каждом перекрестке дороги в него добавляется по камню. Если он падает и камни рассыпаются, приходится собирать их. Чаще, после этого мешок становится только тяжелее. Ведь тогда в него попадают и камни с дороги. 'Но зачем?' — Спроси в конце пути, — Всю свою жизнь я волок мешок?'

'Чтобы сейчас почувствовать разницу' — рассмеется стражник у врат вечной обители'.

Слезы потекли по щекам. Горячие капли прокладывали дорожки на коже, шепча о прощании с мечтой. Мешок на плече. Помнишь?

'Мы боимся бросать вызов тем, кто кажется нам сильнее и могущественнее. И если речь заходит о догмах, выбор — смириться, кажется лучшим, правильным. Но что руководит нами при этом?' — подумала я, — 'Страх возмездия высших сил? А может мы простые фишки в сложной настольной игре? Боги делают ставки, наблюдают за доской сверху. Усложняют партии, добавляя фигуркам грузы, заставляют двигаться быстрее или медленнее. А выигрыш делят меж собой. Души и долги. Смеются злорадно над соперниками, злятся при неудачах'.

Не хочу тащить мешок без смысла и цели. Просто потому что тащат остальные. Я могла бы желать смерти, но буду жизни. Не потому, что ничего не испытываю. Просто ни сожаление, ни гнев, ни боль не смогут изменить прошлого. Настоящее ждет от меня храбрости. Силы принять свою судьбу. Найти ответы на вопросы и раздать долги.

А начну я, пожалуй, с волшебника.

Богдан никогда не задумывался над тем, что именно определяет для него серьезность отношений с женщинами. У него, как и у любого молодого и вполне уверенного в себе мужчины были как бурные романы, так и мелкие интрижки. Но вот, пожалуй, емко сказать о большом и светлом чувстве, называемом любовью, он затруднялся. Если в плане физиологии все выглядело предельно просто — она хочет тебя, а ты ее, то сфера чувств повергала Дана в крайнюю душевную растерянность. На заре юности, пребывая в наивном заблуждении по поводу того, как выглядит идеальная любовь, он несколько раз вляпывался так, что зарекался навечно не иметь что-либо общее с девушками. Потом оттаивал, влюблялся и снова по самые уши увязал. Богдан иногда немного завидовал Митьке, виртуозно играющему на 'минном' поле отношений и умудряющемуся сохранять бодрость духа и веселость даже при откровенных неудачах. Выкручивался из цепких женских лапок напарник не менее изящно. А еще, Шептунов ни разу не видел в глазах друга мечтательного блеска и не слышал сомнений в его голосе. Дмитрий точно знал, как получать 'добычу' и избегать лишних обязательств. Богдан же долго не мог вынуть из сердца одну занозу. Иногда ему казалось, что он полностью излечился, а потом выяснялось, воспоминания лишь немного поблекли. Стоило наступить на любимую мозоль, терзания начинались по-новой.

Они с Лизой чувствовали себя вместе счастливыми, быть может, пару недель. Потом… Да, что произошло потом? Тяжесть камнем на душе, запутанные и болезненные разговоры ни о чем… Дан никак не мог понять, да чего же она хочет, в конце концов? Любви? Он любил со всей нежностью, на которую был способен, страстностью. Заботы? Он окружал заботой, но ей всегда и всего было мало. Клубок перепутанных, изорванных и кое-как завязанных разноцветных ниток, вот как выглядели их отношения.