— Боишься, значит! — я рассмеялся. — Ладно, рядом потопаем. Натаха, давай назад в брюхо. Показывай, где там твой задний двор!
Я забрался обратно в кресло. Через секунду в люк заскочила Натаха, лязгнул запирающий рычаг.
— Что-то не так? — спросила она, протискиваясь мимо спинки моего кресла.
— Пока не знаю, — говорю. — Но чую нутром, что тут какая-то подстава. Или Шпак платить не хочет, или... Или чего похуже.
— А может этого жирдяя тряхнуть получше и расспросить? — Натаха повозилась, застегивая страховочные ремни.
— Была такая мысль, — сказал я. — Только вряд ли у него деньги с собой, а мы все эти танцы с мамонтами ради них затеяли.
— И какой план? — спросила Натаха уже через шлем.
— Барагозим, ведем себя как дурачки, выламываемся из сценария, лезем смотреть на свиней или коров, в общем, сбиваем проводника с толку и максимально осматриваемся, — сказал я. — Ну это в том случае, если нас прямо на выходе из шагохода не стукнут по голове.
— Могут? — спросила Натаха.
— Хрен знает, — говорю. — Но будут драться — деремся. Я всей кожей чувствую подвох, но вот засада это или просто нас решили с деньгами кинуть, сказать не могу.
Натаха неопределенно хмыкнула.
Я скомандовал двигателям заводиться, Гусак взревел всеми четырьмя моторами. Парламентер присел, когда я направил шагоход к нему, не особенно чтобы медленно. Было заметно, что ему хочется бежать, но он изо всех сил сдерживается. Я пристроился к нему сбоку, Натаха махнула манипулятором. Мол, давай, веди.
Задний двор поместья Шпака выглядел, пожалуй что, получше, чем многие передние дворы иных дворцов... Вымощенный плиткой, у боковой стены — ряд вазонов с какими-то экзотическими деревьями, всякие хозяйственные постройки, на внешний вид которых все обычно забивают и просто возводят из некрашенных досок, лишь бы стоял и не заваливался, были аккуратными, ровными и даже с какой-то художественной росписью.
Рассмотреть все это великолепие можно было снаружи. Вместо забора двор был обнесен высокой кованой решеткой. Я остановил шагоход рядом с воротами и заставил его переступить с ноги на ногу. Возившийся с замком толстячок вздрогнул и бросил на гусака испуганный взгляд. Ворота распахнулись.
Блин, ну какой же хреновый обзор! Не получалось одним взглядом охватить все сразу. Похоже, что это поместье не основное, а что-то вроде дачи. Вроде как этот Шпак — очень богатый куркуль, ему довольно много всякого принадлежит. Но вот картой его владений я как-то не озаботился. В любом случае, эта изящная постройка никак не тянула на основной дом.
Одна из надворных построек явно гараж. Но он закрыт, так что посмотреть, есть ли там засада, не получается. Случайно сломать ворота?
И еще раз поймал себя на мысли, что не хочу выбираться из брюха гусака. Не стал нервировать толстячка припарковался аккуратно, даже ни один вазон не задел. Заглушил двигатели и выбрался из кресла.
— Я восхищен вашим мастерством, — без выражения сказал толстячок, разочарованно оглядывая меня с головы до ног. Очевидно, пока я высовывался из люка здоровенной шагающей машины, я казался ему выше и значительнее, чем сейчас. — Сначала приказать готовить баню?
Вообще-то я бы и сам с удовольствием помылся. Могу себе представить, какой от нас с Натахой запашок после трех суток, не вылезая из душной кабины гусака. Но сначала...
— Корней Саввич! — к нашему толстячку подскочила невысокая и тоже кругленькая женщина. Лет примерно сорок, длинное платье, светлые передник. Волосы убраны под косынку, лицо кругленькое и с румянцем во все щеки. А в руках — ощипанная куриная тушка. — Корней Саввич! Хозяин приказал на второй ужин ему курочку поджарить, а мой дурак петушка зарезал. Как считаете, сгодится петушок хозяину, или мне супружника моего опять в курятник отправлять?
— Глафира... — зашипел толстячок. В этот момент из люка шагохода спрыгнула Натаха. Откинула за спину свою роскошную косу, на плече — дробовик.
— Так это, Корней Саввич, — опять затараторила дамочка в переднике. — Мне петушка зажарить или все-таки курочку, как хозяин и просил? Не накажет он меня за петушка-то, как вы думаете? А то они сидят, смурные, в оранжерее, а я-то и подходить боюсь. А ну как туфлей запустит...
— Надо же, какая удача, Корней Саввич, — сказал я и хлопнул толстячка по плечу. — Вот и вернулся уже хозяин из своего отъезда...
— Что вы тут выдумываете, хозяин никуда и не ездил, весь день дома сидят и розы нюхают! — Глафира уперла руки в боки, держа многострадальную тушку петушка за шею.
— Глафира, пойдите прочь! — высоким голосом скомандовал толстячок.
— Так жарить петушка-то мне? — требовательно спросила женщина.
— Тебе хозяин что сказал? — толстячок угрожающе навис над поварихой. Ну, наверное, она повариха, раз еду готовит. — Курочку приготовить. Вот и готовь курочку.
— А петушка что же...
— Глафира, я что вам сказал?! — в голосе толстячка зазвучали истерические нотки.
— Да поняла я, поняла уже, — забормотала Глафира. — Орать он мне еще будет...
Женщина, смешно переваливаясь и таща почти по самой земле ощипанную тушку, скрылась в двери одной из аккуратных надворных построек. Натаха прихватила толстячка за локоток. Он испуганно дернулся, но освободиться из ее цепких пальцев не смог.
— Сколько человек всего в доме? — спросил я все еще веселым и безмятежным тоном.
— Что вы такое... Что вы себе... — залепетал толстячок. Тьфу ты... Даже как-то неудобно стало. Может моя интуиция меня подвела, и здесь ничего особенного? Просто содомит Шпак с утра не в духе пребывать изволит, и чтобы его не злить, Корней Саввич взял на себя смелость заставить погонщиков помыться, а завтра, когда наступит новый день и новое настроение... Хотя нет. Не похоже. Глаза бегают, лоб покрылся испариной. Что-то этот толстый скрывает.
— Послушайте, Корней Саввич, — говорю. — Не знаю, что вы тут затеваете, но у меня план простой — я выполнил работу и хочу получить за нее деньги. Это понятно?
— Дддда, — толстячок кивнул для убедительности.
— Баня и ужин — это хорошо, конечно, но вторично, — сказал я. — Так что давай-ка мы сначала о делах поговорим, а потом все остальное. Веди нас к хозяину. Где он там розы нюхает?
— Они приказали... — толстячок шевелил губами почти беззвучно, потом ойкнул и бросил взгляд на Натаху. Видимо, она как-то особенно болезненно сжала его локоть. — Хо... Хорошо. Я поняла. Нам туда.
Свободной рукой он указал на неприметную дверь с правой стороны дома. Я вошел первым, следом Натаха практически затащила толстячка. Он вроде бы не упирался, но энтузиазма в его глазах было не больше, чем у хряка, которого на бойню тащат.
Оранжерея обнаружилась на третьем этаже. Собсвтенно, не то, чтобы это была прямо оранжерея... Просто просторная комната с множеством горшков, кадок и ящиков с разными экзотическими растениями. Похоже, этот Шпак весьма увлеченная натура.
Массивная фигура куркуля, завернутая в бордовый шелковый халат размером с небольшой дирижабль, восседала на низком диванчике. Перед ним на столике с гнутыми ножками стояло блюдо с виноградом. Он отщипывал по ягодке и отправлял в рот. А на его объемном животе возлежала книга. Впрочем, на столике была не только миска с виноградом, но и листок бумаги, явно письмо.
— Что происходит, Корней?! — капризно сказал Шпак. — Я же ясно приказал тебе...
— Мы его очень хорошо попросили, господин Шпак, — сказал я. Уловил движение, которое он собрался сделать, и быстро выхватил у него из-под руки листок.
Пробежал глазами. «Богдан Лебовский, бла-бла-бла, за информацию про место — тысячу соболей, за живого — пятнадцать тысяч соболей». Надо же, Матонин объявил за меня награду! Интересно, кто художник? Сопровождающий объявление портрет и правда был даже похож...
— Сколько в доме человек, господин Шпак? — спросил я.
Шпак сделал вид, что не услышал мой вопрос, и продолжал сверлить взглядом Корнея. Тот побледнел, потом его шея покрылась красными пятнами. Да твою ж мать... Я кивнул Натахе, она толкнула Корнея на диван, под толстый бок своего хозяина.
