– Достоверностью в твоих высказываниях, рыцарь, и не пахнет! В этих водах еще никто не бывал.
– Бывали, – по-прежнему рассеянно сказал Оле-Лех, – только не все сведения, как видно, дошли до вас… просвещенной профессуры Шомского университета. – Внезапно он оживился. – Кстати, мы, судя по всему, не покинем нашего континента, и путешествие, может быть, продлится недолго, всего-то пару-тройку месяцев, зато мы объедем, пожалуй, такие земли, о которых ты не имеешь ни малейшего представления.
– Я имею представление обо всех землях, какие известны человечеству, – холодно отозвался Сиверс. Он принял решение.
– Вот то-то и оно, что – человечеству, – непонятно, но от этого не менее обидно хмыкнул рыцарь. – А я предлагаю тебе узнать много другого нового и неожиданного для тебя.
– Прошу тебя, рыцарь, уйти и не мешать мне более, – сказал профессор Сиверс.
– А если так – ты сможешь назвать своим именем какой-нибудь пик среди гор, через которые мы будем переезжать? Или даже горную гряду назовешь именем Шомского университета, или залив какой-либо обозначишь на карте, как… Допустим, как залив имени вашего главного учредителя либо самого ректора Субареца?.. Такое предложение тебя может заинтересовать? Представь, как это будет смотреться, залив Субарец, открытый и описанный…
– Я уже высказал тебе, рыцарь, свое мнение, прошу уйти и не докучать мне.
– Господин, – подал вдруг голос темнокожий орк, – а чего мы с ним разговариваем? Дадим по башке, он и пикнуть не успеет, а потом завернем… хоть в этот вот гобелен, и удерем, нас и догонять никто не станет.
Профессор побелел, даже как-то сжался в своем кресле за столом, а рыцарь посмотрел на своего, судя по всему, слугу и твердо отозвался:
– Тальда, у тебя слишком… бандитские замашки. Не вмешивайся в то, чего не понимаешь.
– Как скажешь, сахиб, – отозвался орк и стал еще прямее, кажется собираясь еще что-то добавить.
– Все! – как ему показалось, заорал Сиверс, но на самом деле он кричал… шепотом, хотя как такое оказалось возможным, оставалось загадкой для всех присутствующих, и в первую очередь для самого профессора. – Уходите, иначе я зову слуг.
– Это тех-то мозгляков, что за дверью топчутся? – спросил темнокожий слуга без малейшего интереса. – Да я один…
– Тальда! – прикрикнул рыцарь.
– Слушаю, сахиб, просто жаль тратить слова на уговоры этого вот…
– Ты мне все портишь.
– Молчу, – вздохнул темнокожий… разбойник, лишь прикинувшийся порядочным слугой.
– Уходите, – снова прошептал профессор, – моя горничная уже наверняка пошла за городскими стражниками, и скоро они будут здесь. Они уже идут сюда, в этом можете быть уверены… А еще, пожалуй, я предлагаю вам обоим покинуть Шом, потому что все, что здесь произошло, будет изложено и стражникам, и моему руководству в университете. Тогда вас, вероятно, отловят и заставят…
– Пошли, Тальда, – со вздохом, пряча медальон в мешочек из замши, сказал рыцарь. – Как ни странно, географ, который должен путешествовать, чтобы хоть что-то понимать в своей науке, не собирается путешествовать. – Оле-Лех поднялся и пошел к двери из кабинета, не попрощавшись с Сиверсом, даже не глядя в его сторону. – Понимаешь, я-то полагал, что стоит ему только предложить…
Они вышли, слуги профессора за дверями, вооруженные кто чем, отшатнулись. Ни рыцарь Оле-Лех, ни Тальда не обратили на них ни малейшего внимания, стали спускаться по лестнице в прихожую. А господин профессор Сиверс прокричал им вслед с облегчением в голосе:
– Вот именно, рыцарь, я не из тех, кто… – Он даже попытался сделать неприличный жест, каким торговки на рынке, как он слышал, отсылают ненавистного покупателя, который пытался надуть их фальшивой монетой. – Пришел с дешевым амулетиком, и давай пускайся с ним в путь, даже не зная куда и зачем?.. Не на того напал, рыцарь! – Он еще раз посмотрел на карту перед собой. И заметил, что руки у него дрожат. – К тому же, зачем? – прошептал он, уже для себя, а не для этих разбойников. – Ты не можешь быть прав, рыцарь, не можешь.
Дверь зала собраний распахнулась, будто бы от негромкого взрыва. Одна из створок с тугим деревянным звуком стукнулась об стену, словно не слишком благозвучный гонг. Из проема тут же стали выкатываться волны студентов, их было много, не два-три десятка тех, кто учился на факультете Природных наук, но с остальных трех факультетов. А значит, их было более сотни – горластых, веселых, радующихся тому, что одного из малопопулярных преподавателей задавили. Даненько в стенах почтенного университета не случалось такого скандала, и вот теперь… Почему бы этому не порадоваться со всей отпущенной богами здоровой, молодой силой и бесшабашностью?!
Оле-Лех вышел чуть раньше, и даже не вышел, а выскользнул за дверь, когда разгром, который докладу Сиверса устраивал декан Гарв, еще не набрал самые возвышенные тона, при которых, клянясь верностью науке, декан перешел к почти откровенным оскорблениям профессора. Для этого посещения и осмотра университета рыцарь переоделся в соответствии со своим новым пониманием смертных из Нижнего мира, которое у него появилось после укуса метаморфа. Он догадался, что это может быть весьма важно. Он даже подумывал, что отказ Сиверса отправиться с ним в путешествие был во многом спровоцирован кинжалами, больше смахивающими на короткие, так называемые городские, мечи, которые висели у него с Тальдой на поясах во время вчерашнего посещения. Они слишком откровенно подсказывали, что путешествие может быть опасным, и даже смертельно опасным.
А потому сейчас он был в обычном для этого города строгом серо-синем кафтане, в довольно смешных, с его точки зрения, кюлотах и башмаках с позолоченными пряжками. Вместо кинжала он подвесил к поясу лишь небольшой мешочек, в каких местные книгочеи обычно таскали бумаги и писчие принадлежности. Вот только вместо чернильницы и футлярчика с очиненными перьями сейчас в нем было золото, и мало кто догадывался, что этим набитым металлом мешочком рыцарь мог бы, при необходимости, драться ненамного хуже, чем настоящим оружием. Все-таки совсем не вооружиться он не мог, этого Оле-Лех неспособен был себе представить, это было ему чуждо, он бы скорее согласился ходить по городу в одних чулках без башмаков.
За студенческой толпой почти правильным шествием, с соблюдением всех нюансов негласного протокола, вышли почтенные доны-учредители университета. Те самые, которые любят выпячивать себя, хотя давным-давно уже ничего в университетских делах не понимают, если вообще когда-то понимали, хотя бы когда сами были студентами. За ними чуть менее торжественно вышли профессора, они тоже посмеивались, в зависимости от возраста, конечно, но немало было и таких, кто этот свой статус и возраст забыли – все же приятно было, когда твоего коллегу так-то вот распекает оппонент, чуть не до полного изничтожения, после чего остается только искать другой университет, другое заведение, где можно было хотя бы формально остаться в профессии и статусе. Кажется, именно это и обсуждал один из них, молодой, но с пушистыми усами и румянцем во всю щеку верзила, почти на весь коридор, так что и студенты услышали, приговаривая сквозь смех:
