Я ответил, все так же не поднимая глаз и глядя в огонь:
— В детстве я мог выбирать себе любого отца. И из всех людей на свете, Аврелий Амброзий, я выбрал бы тебя.
Молчание. Пламя билось, как сердце.
— И потом, какой мальчишка отказался бы заполучить в отцы верховного короля Британии! — добавил я, пытаясь превратить дело в шутку.
Он снова схватил меня за подбородок и отвернул мое лицо от пламени жаровни.
— Что ты сказал? — резко спросил он.
— А что я сказал? — в недоумении заморгал я. — Я сказал, что выбрал бы тебя…
Он стиснул мой подбородок.
— Ты назвал меня верховным королем Британии!
— Да?
— Но это…
Он остановился. Его глаза, казалось, прожигали меня насквозь. Он опустил руку и выпрямился.
— Ладно. Оставим это. Если это важно, Бог подаст голос снова. — Он улыбнулся мне. — Сейчас важнее то, что сказал ты. Не каждому человеку дано услышать такое от своего почти взрослого сына. Кто знает, быть может, оно и к лучшему, что мы впервые встретились как мужчина с мужчиной, когда каждому из нас есть что дать другому. Человеку, у которого дети с младенчества путаются под ногами, не дано внезапно увидеть свое отражение в лице сына, как я увидел в твоем.
— Неужто мы так похожи?
— Говорят, да. А я вижу в тебе достаточно много от Утера, чтобы понять, почему все говорят, что ты мой сын.
— А он, видимо, не заметил, — сказал я, — и очень сердится. Или, наоборот, рад, что я тебе не наложник?
— Так ты знал? — Амброзий усмехнулся. — Если бы он иногда думал головой, а не другим местом, ему бы это пошло на пользу. Но мы и так неплохо уживаемся. Он делает свое дело, я свое, и, если сумею проложить ему путь, он будет моим наследником, если у меня не будет…
Он осекся. Наступила неловкая пауза. Я глядел в пол.
— Прости меня, — сказал он тихо, как равный равному. — Я сказал это не подумав. Давно свыкся с мыслью, что у меня нет сына…
Я поднял голову.
— В этом отношении так оно и есть. И Утер тоже так думает.
— Что ж, если ты считаешь так же, мой путь будет куда легче.
Я рассмеялся.
— Нет, представить себя королем я не могу! Быть может, половинкой короля или даже четвертью: той малой частью, что видит и думает, но действовать не может. Может быть, когда ты уйдешь, из нас с Утером выйдет один неплохой король. По-моему, он уже сейчас великолепен, ты не находишь?
Но Амброзий не улыбнулся. Его глаза сузились, он пристально смотрел на меня.
— Именно так я и думал! Как ты догадался?
— Ну, как бы я мог догадаться, господин?
Я выпрямился на своем табурете — и тут меня осенило:
— Так вот как ты собирался использовать меня? Теперь я понимаю, почему ты держал меня здесь, в своем доме, и обращался со мной по-королевски, но мне всегда хотелось думать, что ты что-то задумал насчет меня и я смогу быть тебе полезен. Белазий говорил, что ты используешь каждого человека по его способностям и что, даже если я не гожусь в солдаты, ты найдешь мне дело по силам. Это правда?
— Чистая правда. Я понял это сразу, даже прежде, чем подумал, что ты, должно быть, мой сын. Когда увидел, как ты стоял лицом к лицу с Утером тогда ночью, в поле, и в глазах твоих все еще плавали видения, и сила одевала тебя, словно сияющее облако. Нет, Мерлин, из тебя никогда не выйдет короля, даже принца. Но я думаю, что, когда ты вырастешь, король, рядом с которым будешь ты, сможет править всем миром. Теперь понимаешь, почему я послал тебя к Белазию?
— Он очень ученый человек, — осторожно сказал я.
— Он человек развратный и опасный, — сказал Амброзий. — Но он весьма тонок и умен, много странствовал и знает многое, чему тебя не учили в Уэльсе. Я не скажу — «следуй ему», потому что есть много мест, куда следовать за ним не стоит. Но учиться у него надо.
Я поднял на него глаза, потом кивнул.
— Ты про него все знаешь.
Это был не вопрос, а утверждение.
— Да. Я знаю, что он — жрец древнего культа.
— И ты это терпишь?
— Я пока не могу позволить себе выбрасывать ценные орудия только потому, что мне не нравится, как они сделаны, — ответил он. — Белазий полезен — и я использую его. Если ты мудр, то поступишь так же.
— Он хочет взять меня на следующую встречу.
Он поднял брови, но ничего не сказал.
— Ты против? — спросил я.
— Нет. Ты пойдешь?
— Да, — сказал я медленно и очень серьезно, подыскивая нужные слова. — Видишь ли, господин… Когда ищешь… то, что ищу я, приходится заглядывать повсюду, даже в самые странные места. Смотреть прямо на солнце — невозможно, его можно видеть, лишь когда оно отражается в земных вещах. И даже отражаясь в грязной луже, оно все равно остается солнцем. И в этих поисках я готов заглянуть куда угодно.
Он улыбался.
— Вот видишь? Тебе не нужно другой охраны, кроме Кадаля.
Он развалился в кресле, облокотившись на край стола, и явно расслабился.
— Она назвала тебя Эмрис. Дитя света. Дитя небожителей. Божественный. Ты ведь знаешь, что оно значит именно это?
— Да.
— А ты не знал, что это и мое имя тоже?
— Разве? — глупо спросил я.
Он кивнул.
— Эмрис — Амброзий. Это одно и то же слово. Мерлин Амброзий — она назвала тебя в честь меня.
Я уставился на него.
— Я… Ну да, конечно! А мне и в голову не приходило!
И я рассмеялся.
— Чему ты смеешься?
— Это имя… Амброзий, князь света… А она всем говорила, что мой отец — князь тьмы! Я слышал даже песню об этом. У нас в Уэльсе песни слагают по любому поводу.
— Когда-нибудь ты споешь ее мне.
Тут он внезапно сделался серьезен. Его голос стал гулким.
— А теперь, Мерлин Амброзий, дитя света, взгляни в огонь и скажи мне, что ты там увидишь.
Я взглянул на него с удивлением. Он настойчиво сказал:
— Да, да, теперь, прежде чем угаснет огонь, когда ты устал и глаза сонные. Посмотри в жаровню — и ответь мне. Что будет с Британией? Что будет со мной и с Утером? Смотри, сын мой! Смотри и говори!
Это было бесполезно. Я уже очнулся; огонь в жаровне догорал, и сила ушла, осталась лишь эта комната с быстро стынущими тенями по углам да мужчина и мальчик, беседующие друг с другом. Но я любил его — и уставился в огонь. Наступила мертвая тишина — лишь шуршали оседающие угодья да позванивал остывающий металл.
Я сказал:
— Я ничего не вижу — только угасающее пламя в жаровне и пещеру тлеющих углей.
— Смотри еще!
Я вспотел от напряжения. Капли пота поползли по носу, по рукам, между ног, пока мои ляжки не слиплись. Я изо всех сил сцепил руки и до боли стиснул их между колен. У меня заныли виски. Я резко встряхнул головой, чтобы прояснить мысли, и посмотрел на него.
