И вот уже фрейлины бегают, шелестя одеждами, и ко лбу Гайфье, действительно покрытому испариной, прикладываются влажные полотенца, и чьи-то невесомые пальчики ощупывают его виски, щекоча кожу там, где отчаянно бьется голубая жилка.
– Отнесем его в тень.
Со всех сторон его обхватывают и тащат, спотыкаясь вместе с ним, в тень, под какое-нибудь дерево, и Гайфье думает: «Даже бессловесные деревья – и те против меня! Что стоило этому глупому дубу вырасти где-нибудь в другом месте?»
А сам покорно садился на землю и прислонялся спиной к широкому стволу. И наконец королева с хихикающими фрейлинами удалялась, и Гайфье оставался один. Вот тогда-то в голову и приходили ему самые лучшие, самые прекрасные слова, да только все они пропадали втуне – он никогда не осмелился бы произнести их вслух.
Однажды Гайфье вздумал было покончить со всеми своими страданиями разом и написал прошение об отставке. Направляясь к ее величеству и заранее содрогаясь от ужаса, он повстречал одного из самых ядовитых своих мучителей – королевского конюшего, некоего Адобекка.
Адобекк вызывал у Гайфье смешанное чувство досады и зависти. Молодой гвардеец не понимал, как можно сочетать в себе столь противоположные качества. С одной стороны, главный конюший был, несомненно, нехорош собой. Жизни в нем было столько, что это делалось, в конце концов, неприличным: густые жесткие волосы топорщились мощными прядями, мясистый нос вздымался на лице, точно горный пик в стране незримых карликов (немалое их число он погубил при попытках крохоток покорить сию вершину!), выступающий вперед подбородок, достойное обрамление нижней челюсти, являл готовность сжевать все на свете. Даже в том, как Адобекк шевелил пальцами при разговоре, ощущалось нечто непристойное.
И тем не менее этот человек пользовался благосклонным вниманием королевы и полным уважением со стороны фрейлин. Время от времени то одна, то другая дарила ему любовные ласки, о чем сразу же становилось известно при дворе, ибо Адобекк при встрече с такой дамой начинал лучиться улыбками, а дама краснела, некстати делала реверансы и бросала на Адобекка томные взоры.
Не без тоски Гайфье думал о том, что ему самому никогда не добиться подобного успеха. Он молча страдал, завидовал, и решение бежать от королевского двора куда глаза глядят потихоньку зрело в его душе.
Наконец он облачил свое решение в слова и, придав им вид написанного на листке прошения, двинулся к королевским покоям. Адобекк – тут как тут – выскочил ему навстречу. Оба несколько смутились, столкнувшись в саду, и Адобекк сказал:
– Тьфу на вас, любезный господин Гайфье! Куда это вы направляетесь, да еще в такую рань и при полном параде?
Гайфье действительно оделся в свое самое лучшее платье, желая показать королеве, что его намерение покинуть двор и столицу вполне серьезно (он догадывался, что она начнет смеяться и отговаривать его).
Собрав остатки сообразительности, Гайфье ответил:
– Это на вас тьфу и еще раз тьфу, господин Адобекк! Куда это вы, в таком случае, направляетесь? Разве здесь не дамские покои?
– Возможно, меня ждут, – сказал Адобекк, ухмыляясь.
– Ну а меня не ждут, однако примут, – произнес Гайфье.
Адобекк широко разинул пасть и расхохотался.
– Вот как! Стало быть, готовится вторжение!
– Послушайте, какое вам дело, – зашипел Гайфье. – Вы, кажется, намеревались нарушить утренний сон какой-нибудь фрейлины, ну так и ступайте своей дорогой, а мне позвольте идти моей.
– Знаете, какие они сладенькие под утро? – протянул Адобекк. – Теплые, бормочущие, с ленивыми ручками…
Гайфье закрыл ладонями уши. Адобекк замолчал и с любопытством уставился на него.
– Вы хотите сказать, что вас это не занимает? – спросил королевский конюший.
Гайфье помотал головой.
– Ну тогда ладно, – преспокойно заявил Адобекк. – Покажите, что у вас в руках.
И, поскольку Гайфье ни за что не хотел отдавать, вырвал у него листок из пальцев силой.
– Я ваш друг, глупое вы существо! – сказал Адобекк. – Королева и кое-какие фрейлины благоволят к вам, а мой долг – поставлять жеребцов в королевские конюшни… Да не краснейте же вы так, это, в конце концов, смешно!
Но сам он вовсе не смеялся, напротив. С самым серьезным видом Адобекк прочитал прошение об отставке и уставился на Гайфье:
– Хотите сказать, что намерены уехать?
– Да, именно это я и хочу сказать, – сердито отозвался гвардеец. – А теперь отдайте мне бумаги, и я лично вручу прошение ее величеству.
– Ее величество еще спит, – предупредил Адобекк. – Когда я проходил мимо ее покоев, она…
– Значит, я подожду, пока она проснется, – оборвал Гайфье.
Адобекк преспокойно разодрал прошение пополам, а потом еще раз пополам.
– Нет уж, ничего вы ей не будете вручать. Она вообще не должна знать о том, что в вашей гвардейской голове зарождались подобные идеи.
Гайфье едва не вскрикнул при виде этой расправы.
– Я знаю, что делаю, – продолжал Адобекк. – И превосходно знаю, что должны делать вы. И что вы сделаете! Вы останетесь при дворе и будете нести службу, как прежде. Таков ваш долг дворянина. Прежде чем подавать королеве подобные писульки, подумайте лучше о ее чувствах! Каково ей будет на душе, если кто-то от нее сбежит? Как она будет жить, зная, что некто предпочел счастью ежедневно лицезреть ее эльфийское величество – безвылазное заточение в глуши родового имения? Скажите-ка мне, любезный, подобные соображения никак вас не останавливают?
Гайфье выругался, плюнул, резко развернулся и побежал прочь. В эти мгновения ему казалось, что он попался в ловушку, что он заключен в тюрьму, откуда никогда не будет избавления.
* * *
Королева ценила Адобекка не только за умение разбираться в людях и лошадях. У главного королевского конюшего был настоящий дар придумывать развлечения. Ни один праздник без его фантазий не обходился, а праздники в Королевстве были тем строительным раствором, что связывал между собой все камни единого здания.
– Летающая ладья? – переспросила королева, когда Адобекк положил перед нею чертеж.
Это был очень приблизительный и весьма кривой чертеж, сделанный явно непривычной к этому рукой; кроме того, в углу листа виднелось пятно отнюдь не чернильного происхождения. Но королева созерцала картинку весьма благосклонно.
Адобекк с поклоном произнес:
– Как изволите видеть, ваше величество. Ладья. Насколько мне известно, ваше величество, вы и некоторые приближенные особы владеют искусством левитации.
– Да, это так, – медленно проговорила королева.
В простом народе говорили, будто эльфы умеют летать по воздуху, и с некоторым суеверием страшились этого. На самом деле никто в Королевстве не «летал» в полном смысле слова: искусство заключалось в том, чтобы уловить лунные лучи в их наиболее благоприятном сочетании и подняться по ним в воздух. Если же положение лун тому способствует, левитирующий может переместиться по воздуху в заданном направлении. Но не более того.
