— Да, да, я узнаю его. Ведь я сам когда-то подарил это запястье моему Бьёрну, моему сыночку… О, я догадывался, я не был слеп тогда, но ничего не мог поделать… потому что я очень любил ее.
Сильный молодой голос Бьярки взлетел к самым стропилам дома:
— Пусть же с Хвит будет покончено сейчас же… Иначе я сам отомщу ей!
Стараясь сдержать дрожь, хотя день был по-летнему теплым, конунг Хринг стал умолять их решить дело добром. Он сулил золото и всяческие богатства, о коих можно только мечтать, если Бьярки сохранит все в тайне. Он обещал дать своему внуку земли в управление и титул ярла, а потом тот сможет стать конунгом всего Уплёнда, после того как Хринг уйдет в мир иной, а этого не так уж долго осталось ждать… Ведь Хвит не родила ему наследников… Только подарите ей жизнь…
— Не бывать этому, — сказал Бьярки, — прежде всего потому, что я не желаю называть эту дьяволицу своей госпожой. И ты — ты тоже пойман ею в ловушку, и она управляет твоей державой и твоим разумом. Никогда та, что убила моего отца, не будет чувствовать себя спокойно в Уплёнде.
Хринг как-то весь съежился и казался совсем уничтоженным. Он мог бы позвать стражу, но, вероятно, понимал, что Бьярки, побеждавший любого в состязаниях, всегда сумеет прорубить себе путь среди щитов и мечей, направленных на него. А может быть, он боялся, что стражники не встанут на защиту королевы, которую они ненавидели? По-юношески беспечный, Бьярки пересек двор и распахнул дверь в покои королевы.
Служанки Хвит разбежались, пронзительно крича, и королева, корчась от злобы, предстала перед ним одна. Ее лицо, искаженное гневом, как зеркало отражало душу этой женщины, что была еще более жалкой и истощенной, чем ее плоть. Бьярки схватил мешок из тюленьей кожи, натянул ей на голову и крепко затянул горловину.
Ослепшая, она уже не могла сотворить необходимые заклинания, а только царапалась и шипела от ненависти. Бьярки услышал ее злобный шепот:
— Ха! Я знаю, я провижу: настанет день, и другая ведьма погубит тебя…
Он нанес ей удар кулаком. Ее голова запрокинулась, и Хвит упала навзничь.
— Это за моего отца! — вскричал он, рывком поднимая ее на ноги.
Удар следовал за ударом:
— Это за мою мать! Это за Лося-Фроди! Это за Тори Собачью Лапу!
Когда ведьма наконец испустила дух, он связал ей лодыжки, протащил по округе, чтоб все видели ее позорную смерть, обезглавил и сжег.
Так, далеко от родного края, умерла Хвит, дочь конунга финнов. Большинство челядинцев конунга посчитали, что ее смерть не была слишком суровой.
Потом Бера показала Бьярки пещеру. Он забрал оставшуюся, большую часть сокровища и легко вытащил длинный меч из камня.
Руны на его клинке гласили, что этот меч зовется Луви. То был лучший клинок в мире, ибо выкован он не человеческой рукой. Его нельзя было ни класть под голову, ни отдыхать, опираясь на его рукоять, и к тому же точить его владелец мог лишь трижды в жизни. Как бы ни был нанесен удар, он всегда будет смертельным, и повторный удар не потребуется. Следуя советам матери — она вспоминала порой об эльфах — Бьярки сделал для меча ножны из коры березы.
Старый конунг Хринг ненадолго пережил свою жену. Когда он умер после болезни, народ провозгласил Бьярки новым конунгом.
Бьярки правил три года, преуспев в искоренении вреда, причиненного королевой-ведьмой. Однако он остался таким же беспокойным, как и его братья. Уплёнд вряд ли мог быть хорош для такого молодца, как он. Здесь были высокие горы и славная охота, но, пожалуй, этим и ограничивались достоинства отчизны Бьярки. Люди в такой глуши со временем превращались в этаких простаков из-за постоянных забот и хлопот о своем хозяйстве. Самое лучшее, думал Бьярки, было бы отправиться в далекие страны, став купцом или викингом. Почему бы не отыскать того, что эта земля никогда не даст?
Прежде всего Бьярки решил позаботиться о том, чтоб его мать ни в чем не нуждалась. Вальслейф ярл занимал высокое положение, был вдовцом и к тому же нравился Бере. Бьярки устроил их свадьбу и сам подвел жениха к невесте. Затем он созвал тинг и сказал людям, что собирается в дальний поход и тем следует выбрать нового конунга.
Наконец все было готово к отъезду.
Был у Бьярки конь, достаточно сильный и статный, чтоб нести такого великана. То был единственный его спутник в дальнем пути. Большая часть золота и серебра ушла в обмен на оружие и одежду, зато Бьярки имел все необходимое для дальнего похода.
В пути он наконец смог дать волю своей радости. Высоко в небесах жаворонки слышали его песню.
О его странствиях ничего не известно, кроме того, что однажды он, как и его брат Тори, подъехал к логову Лося-Фроди.
Бьярки спешился и привязал своего коня в стойле, расположенном в глубине дома. Он легко узнал некоторые из вещей, сложенных в углу, потому что они были похожи на те, что он сам взял из сундука эльфов в пещере, и почувствовал, что кое-что из них еще может ему пригодиться.
На закате Фроди вернулся домой и увидел незнакомца, развалившегося на его лавке да еще прячущего лицо под глубоко надвинутой шапкой. Даже для разбойника Фроди гость всегда оставался гостем, чья жизнь свята. Он ввел свою лошадь в стойло и обнаружил, что та не идет ни в какое сравнение с конем незнакомца. Повернувшись, он сказал:
— Ну, нахал, как это ты осмеливаешься сидеть здесь на моей лавке, даже не спросив у меня дозволения!
Бьярки еще ниже надвинул шапку и не ответил.
Стараясь испугать его, Фроди со скрежетом выхватил свой короткий меч из ножен. Два раза он проделывал это, но незваный гость не обращал на него никакого внимания. Разбойник в третий раз обнажил клинок и приблизился вплотную к незнакомцу. Как бы ни был могуч Бьярки, грозный Лось-Фроди превосходил своего младшего брата в росте и весе. Однако тот по-прежнему спокойно сидел. Фроди зарычал, брызгая слюной:
— Не хочешь ли ты побороться со мной?
Он надеялся сломать шею этому невеже во время привычной молодецкой забавы и тем самым избавить себя от необходимости выставить его вон из дома, нарушив законы гостеприимства.
Бьярки рассмеялся, вскочил на ноги и обхватил Фроди вокруг обросшей грубой шерстью груди. Изнурительной была эта схватка. Противники кружились и прыгали, так что стены дрожали.
Внезапно шапка упала с головы незнакомца, и Фроди узнал в нем своего брата. Он прекратил борьбу и прорычал:
— Добро пожаловать, родич! Что ж ты сразу не сказал мне, что это ты? Слишком долго мы дрались.
— Ох, может быть, стоит продолжить наш поединок? — сказал в ответ Бьярки.
Он тяжело дышал, и его пропотевшая одежда липла к телу.
