— И ты проклял Палача? — спросила Алис, — ты поклялся, что найдешь его и убьешь?
— Как видишь, я здесь. На моей душе две клятвы. Одна — Императору. Я поклялся, что буду с ним до смерти. Вторая — моему сыну. Я должен отомстить за него.
Алис подняла с пола тряпичный мешок и положила голову сына в него. Туда же положила и голову мужа.
— Мы их закопаем на заднем дворе, — сказала она.
Подчиняясь какому-то внутреннему порыву, я подошел, сел перед ней на колени и обнял. Алис прильнула ко мне, обвила руками мою спину и расплакалась. Слезы текли по моей груди, Алис содрогалась от рыданий и не стеснялась плакать. Это правильно. Со слезами выходит горе, выходят дурные мысли и дурные воспоминания.
Алис плакала, а я смотрел в потолок и вспоминал своего сына.
Сколько времени мне потребовалось, чтобы заставить себя забыть о его смерти? Сколько слез я пролил, чтобы выдавить из себя образ обнаженного посиневшего человека с вздувшимся лицом и поломанным носом? Под шелушащейся кожей, под синими венами, под выпученными глазами и разорванными ноздрями — там, под маской безумия ведь был мой сын!
А я вспоминал сына таким, каким провожал его в университет — за год до прихода Ловкача. Но сейчас воспоминания вернулись. И вернулась злость. И ненависть. И желание найти Ловкача, не только во имя Императора, но и во имя моего сына.
Погруженный в свои мысли я не заметил, как Алис успокоилась. Оно осторожно отодвинулась от меня, словно стеснялась своего внезапного порыва. Вытерла слезы тыльной стороной ладони.
— Глупо-то как, — прошептала она срывающимся от слез голосом, — обнимаюсь с первым встречным…
А я не нашелся, что ответить.
— А твоя жена… ее тоже убил Палач?
— Нет. Она умерла задолго до его появления. Наверное, ей повезло.
Алис кивнула, будто такой ответ и ожидала услышать. Поднялась. Взяла мешок.
— Пойдем, закопаем их… а потом продолжим осмотр. Нужно до наступления темноты осмотреть хотя бы половину домов.
— Можно остановиться и продолжить завтра, — предложил я.
— Нет. — снова откинув упрямую прядь волос назад, Алис выдавила из себя улыбку, — чем дольше мы тут возимся, тем дальше уходит Палач.
С этими словами Алис направилась к дверям.
Нагнал я ее уже на заднем дворе…
***
Царапины на руках пощипывало от лосьона, который обнаружился в одном из домов — лосьон приятно пах еловыми шишками, был темно-зеленым на цвет и густым, словно желе. Однако дезинфицировал, по словам Хараба, великолепно.
Я смотрел на пламя огня в камине.
Стемнело час назад, а еще за полчаса до этого мы зачистили последний дом, натаскали веток и устроились в одной из комнат на ночлежку. В общей сложности за прошедший день было убито почти сто капилунгов. Еще с десяток спаслись бегством — у них хватило мозгов не нападать, а тихо смыться через окна или задний ход.
А еще мы нашли останки сотни безумцев. Именно останки — капилунги основательно потрудились над трупами. Бородач велел стащить их в центр дороги — между двумя кирпичными домиками, похожими, как две капли воды, с одинаковыми черепичными крышами, аккуратными крылечками, скамейками возле ворот. Потом он их сжег. Одним лишь движением руки. Огонь вспыхнул так внезапно, что Геда вскрикнула и упала на колени. В наступающих сумерках яркие блики огня играли на ее лице, и казалось, что она не менее безумна, чем те, кого коснулся Ловкач…
— Это я виновата, прости.
Я вздрогнул. Алис подошла незаметно, присела тихо позади. Она сидела напротив света, и я не видел ее лица — только темные кляксы на месте глаз.
— Виновата? В чем?
— Ты вспомнил о своей семье. Сейчас у тебя такой вид, словно ты заново переживаешь смерть жены и сына. Это все из-за меня.
Я покачал головой. Не совсем права была Алис. Вернее, совсем не права.
— За Степью есть великая Империя, из которой вы пришли. — это был не вопрос, а утверждение. Алис смахнула прядь волос с глаз и добавила, — когда я была маленькой, мой дедушка рассказывал, что многие люди пытались пересечь Степь. Тяга к неизвестному, знаешь ли, заложена в человеке с рождения. Так и хочется сунуть свой нос туда, где он еще не побывал. Так вот, дедушка говорил, что два или три человека вернулись обратно, хотя остальных постигла более скверная участь. И эти двое или трое рассказывали об огромной каменной стене, абсолютно гладкой и непроницаемой. Перелезть через эту стену невозможно, а ворота — единственные ворота — хорошо охраняются людьми-лучниками. Кто-то из этих двоих-троих добыл книгу, и все поселение читало ее, разглядывало картинки. Дедушка рассказывал, что книга не сохранилась, потому что слишком много желающих было ее полистать и вовремя не нашлось человека, который смог бы взять ее себе и сохранить. Книга разошлась по листикам, а затем и листики эти потерялись. Но дедушка ее тоже читал. В книге рассказывалось об огромной Империи, которая занимает половину мира. В этой Империи правит мудрый Император, там уже несколько столетий нет войн. Люди не ведают горя. Бедность исчезла…
Она подалась вперед, и ее глаза сверкнули огнем.
— Вы пришли оттуда, верно? Из Империи. Ты говорил о своем господине, он Император. И Бородач упоминал. Я права, да?
Я помедлил с ответом, огляделся по сторонам. Хараб, Геда и Диплод, похоже, спали. Бородач и Инель сидели за столом, и Бородач что-то писал на листе бумаги. Мой господин, Император, сидел в большом кресле-качалке у дверей и качался, прикрыв глаза. Наверное, тоже спал.
— А ты самая настоящая ведьма? — спросил я, — в смысле, умеешь летать на метле, лягушек ешь…
— Детские сказки, — выдохнула Алис.
— Вот и на счет того что в Империи не было бедности, никто не знал горя, никто никого не убивал — тоже сказки. Знаешь поговорку — хорошо там, где нас нет? Хорошая поговорка, верная.
Алис кивнула в знак согласия, снова коснулась рукой непослушной черной челки.
— Я вроде пришла извиниться, Геддон. Любопытство, сам понимаешь.
Я долго смотрел на нее, потом вдруг понял, что хочу сделать. Потянулся к рюкзаку, расстегнул тесемки и вынул книгу магии. Мне показалось, что ее обложка нагрелась — возможно, так оно и было, поскольку рюкзак лежал близко к огню. А возможно, что и нет. С обложки медленно поползли серебристые линии, коснулись моих пальцев. Мне стоило больших усилий, чтобы не швырнуть книгу в огонь. Но что-то подсказывало мне, что не стоит этого делать.
На лице Алис отразилось любопытство.
— Ты же настоящая ведьма? — произнес я, чувствуя, что слова даются мне с превеликим трудом. Книга словно потяжелела в разы серебро хотело вырваться наружу, под обложкой трепетала и набухала скопившаяся энергия, — а у ведьм обязательно должны быть магические книги. Я хочу… дать ее тебе…
