Александр Зорич - Ты победил

Но юноша знал варанский язык, знал его несколько дольше, чем можно было судить по внешним приметам его возраста. Юноша знал наречие Великого Княжества шестьсот сорок восемь лет и, хотя после прошлого воплощения ему пришлось учить варанский заново, соображение о том, что первое из условий в определенном смысле перекрыто им двадцатикратно, заставило его улыбнуться.

Улыбнуться червленому золоту посула «Взыскующий да обрящет», горящему на воротах, улыбнуться воспоминанию об убитом учителе, улыбнуться вытянутым рожам офицеров, которые появились в смотровых окошках в ответ на гулкий удар колокола-«привратника».

Лагха Коалара вошел в Комнату Шепота и Дуновений.

Лагха Коалара вышел из нее спустя ровно один час.

Лагха хохотал.

Это было невероятно. Невозможно. Ошеломляюще. Первый раз за всю историю Свода Равновесия смертному посчастливилось вернуться из Комнаты Шепота и Дуновений. Шестеро офицеров, которые сопровождали Лагху от ворот Свода до дверей Комнаты, были настолько потрясены, что, в нарушение всех внутренних предписаний, промедлили с умерщвлением счастливца на целый короткий колокол. Потом они опомнились и постарались претворить в жизнь тайные предписания, раз за разом составлявшиеся каждым новым гнорром: убить того колдуна-безумца, которому посчастливится выйти живым из Комнаты Шепота и Дуновений.

Но пальцы офицеров Опоры Единства едва успели прикоснуться к рукоятям мечей, когда громогласный хохот гнорра внезапно оборвался.

– Милостивые гиазиры, вы разве впустили меня сюда лишь затем, чтобы убить? – спросил Лагха, заглядывая каждому в глаза.

Они увидели в бездонных серых глазах Лагхи отражение того, что произошло в Комнате Шепота и Дуновений. И каждый преклонил колени перед тем, кому суждено этим вечером убить гнорра Карувва, а следующим утром – возложить на себя знаки высшей власти над Сводом Равновесия перед лицом Сиятельного Князя и Совета Шестидесяти.

О существовании этого брода Эгин узнал едва ли не на второй день пребывания на Медовом Берегу, когда он, Есмар и Лога в поисках Внешней Секиры убитого Гларта оставили позади Серый Холм. Тогда люди Багида были вне подозрений и Эгин двинулся к Кедровой Усадьбе по этой же самой тропе. То было в те счастливые времена, когда местные проблемы с точки зрения Эгина ограничивались зверским убийством тайного советника, лишившегося сердца вместе с жизнью, а также ошеломляющей бедностью всех и каждого. Времена изменились. Брод остался.

Эгин спешился – со стороны Багида было бы непростительным промахом не выставить своих людей возле брода. А полагаться на промахи врагов Эгин не привык. Если там никого нет – будет приятный сюрприз. Но если есть…

Будь Эгин сумасшедшим Багидом Вакком, он бы поставил у брода лучников, а не алебардистов. Хотя бы троих, пусть и худосочных подранков. Впрочем, как казалось теперь Эгину, в людях Багид большого недостатка не испытывал. И откуда только у него столько ублюдков!? Не иначе как все родились вчера. Прямо так – с мечами и алебардами. Хуммер раздери этих провинциальных дионагганов без страха и мозгов!

Когда до брода оставалось не более двух лиг, Эгин завел коня в кусты и накрепко привязал его к стволу высохшей сосны.

Эгин раздвинул ветви и взглянул вниз. Туда, где тропа прерывалась черной Ужицей.

Костер. У костра – трое. Вооружены алебардами и, кажется, луками. Эгин вздохнул с облегчением. Но вздохнул рано. Рядом с этими тремя, уже за кругом света, можно было различить еще четыре фигуры, не то дремлющих, не то пьющих бражку.

Стук копыт. Кто-то едет.

– Ты глянь, че там? – настороженно спросил мужик в мясницком фартухе, приподымаясь на локте. Его палец указывал в темноту, на тропинку.

– Та то ж наш, то Резвый, я его поступь знаю, – обнадежил товарищей сидящий у костра толстяк. Багидов конюх. Один из. Лук и колчан со стрелами, однако, подтянул поближе к себе – на всякий случай.

– А че один? Где остальные? – спросил особо проницательный, отставляя прочь кувшин с бражкой.

– А Шилол их разберет! – ответил ему товарищ, напряженно всматриваясь в темноту.

Взмыленный конь несется во весь опор вниз по тропе. Несется, ясное дело, прямо к ним. Всадник в развевающемся плаще прижался грудью к лошадиной гриве. Чего это он в такой горячке? Срочное дело?

– Кто это, а? – спросил самый молодой, со стеной в глазах, неуверенно нашаривая ножны.

Но ему не отвечали. Всадник махал рукой и кричал. «Э-гей, от хозяина новости! Э-ге-гей!». Всеобщее напряжение явно уменьшилось. Всегда легче иметь дело с чем-то обычным и хорошо знакомым. Например, с гонцом от хозяина. Только что это за тип?

– Что-то я этого кренделя не узнаю, – угрюмо сказал тот, что был в мясницком фартуке.

– Ты кто? А ну остановись! – заорал в лицо Эгину, а точнее в грудь его коню тот, кто был за старшего. Самый пьяный.

Но Эгин и не думал останавливаться. С каких это пор тяжелая конница начала останавливаться прежде, чем сшибиться с пехотой? Вместо ответа Эгин снес крикуну голову. Кровь ударила в небеса освобожденным из-под завалов плоти фонтаном.

Тут же блеснул меч не в меру бдительного конюха. Но разве это был блеск?! Меч Эгина сиял оранжевым и пламенел розовым, околдовывал, манил, пел. Розовые облака, которые вились по клинку, казалось, не давали никому усомниться в том, что вот она, моя прекрасная погибель. Никому. А потому длиннорукий мальчишка, бывший в том отряде самым впечатлительным, зазевался и умер вторым, рухнув под копыта Резвому.

Люди Багида были свежи, но Эгин был гораздо искуснее. Даже жуткая, нечеловеческая усталость, которая овладела им после бегства из Серого Холма, не сломила аррума.

Конюх пробовал достать Эгина клинком. Тщетно. Эгин отсек ему правую руку вместе с мечом и тем дело кончилось. Душераздирающий стон и кровь, которая кажется в темноте такой же черной, как воды Ужицы. Нет, этот уже не противник.

Эгин опустил меч, давая предплечью краткий отдых. А что остальные? Как вдруг у самого уха Эгина просвистела разящая сталь чужого кинжала. Подарок одного из тех, что стояли теперь поодаль, предательски покинув товарищей. Того, с щегольскими усами.

Трое мертвы, но остальные четверо не отдадут свои жизни по дешевке. (-=skip=-) удара. оглашая окрестности пронзительным обвинительным ржанием.

Четверо смогли перебороть завораживающее сияние розового клинка, а также и парализующий волю страх перед этим ночным всадником с бесстрастным лицом восставшего из мертвых. Они отходили от реки в сторону подлеска. Толстяк каким-то чудом успел подобрать свой колчан со стрелами и теперь налаживал стрелу.