Выйдя из комнаты, я, задумавшись, выбираю направление, противоположное тому, откуда меня вчера привели. Я брёл минут десять, как мне показалось, в надежде встретить кого-то, кто подсказал бы мне путь, однако вокруг не было ни души. Я совсем было опустил голову, однако вдалеке послышался некий шум. Я с радостью вскочил и направился к его источнику, однако, подойдя ближе, похолодел: источником шума были щелчки хлыста и жалобные стоны того, кого, как вероятно, им били. Снова щелчок и снова жалобный вопль. Я шёл по коридору, который, казалось, был соткан из воздуха. Шагах в пятидесяти от меня все размывалось, однако при моём движении впереди путь воссоздавался, а позади меня, наоборот, размывался. Снова уже крик! Я влетел в дверь, откуда, как мне казалось, и доносились эти звуки, однако там было пусто. Я заглянул в соседние помещения, однако пусто было и там. Чертыхнувшись, я понял, наконец, в чём дело и толкнул дверь, противоположную той, что я открыл с самого начала.
Увиденное зрелище вызвало оторопь. В комнате на коленях стоял таисиан. Голова и руки его были закованы в колодки, и повернут он был к задней стене, так что я видел лишь его спину, рваные штаны (гораздо хуже тех, что были на мне) и босые ступни, которыми он еле-еле шевелил. Животом он лежал на каком-то устройстве, напоминающем гимнастического коня, и хотя я не заметил верёвок или других удерживающих устройств, больше ни одной частью своего тела он пошевелить не мог, даже хвостом. Это при том, что за то время, пока я, оцепенев, глядел на него, кнут ещё дважды опустился ему на спину. Мучитель же его был одет точно в ту же форму, что и Тойди с Кайто. Он так же стоял ко мне спиной и был настолько поглощён процессом, что даже не заметил ворвавшегося меня.
Ещё удар. Ещё вопль. Ещё удар. Ещё вопль. Еще удар, после которого истязаемый уже хрипел.
— Да за что так жестоко! — закричал я.
Надсмотрщик повернулся и уставился так, точно не верил своим глазам. Пытаемый таисиан тяжело дышал, пользуясь хотя бы небольшой передышкой.
— Ты что вообще здесь делаешь, непонятно кто и непонятно откуда? — прошипел он, высокомерно посмотрев на меня, — такой взрослый ученичок, как ты пластом лежать в своей комнатке должен и терпеливо ждать, когда его позовут на его испытание, которое он должен был пройти в лучшем случае лет десять назад. А теперь брысь отсюда, — бросил он мне, повернувшись обратно, — а не то тоже отведаешь моего кнута.
После чего он отвернулся от меня и очередным ударом хлыста заставил беднягу захрипеть. И тут меня перемкнуло.
Мне не понаслышке известно, что такое быть слабым и беспомощным. До тех пор, пока к одиннадцати годам не проснулись мои способности, позволявшие мне избегать подобных ситуаций, я был слаб и не мог постоять за себя. Что в таком зверятнике, как типовая русская школа конца девяностых, имело самые печальные последствия. Я совсем забыл, где я нахожусь, забыл, что здесь каждый получает по заслугам, забыл, что надсмотрщик может скрутить меня одним щелчком пальца, забыл, что этот таисиан мог оказаться как работорговцем, так и магом крови, ушедшим из своего племени, чтобы применить это искусство совсем не в благих целях. Я желал лишь одного: чтобы этого беднягу прекратили избивать. Подскочив, я толкнул проводника в сторону, и кнут в очередном замахе опустился на плиты комнаты. Как видно, поражённый как нелепостью атаки, так и самим фактом того, что кто-то посмел его атаковать, надсмотрщик рухнул на пол. Впрочем, вскочив на ноги мгновение спустя, он злобно зашипел:
— Ну что ж, если мозгов нет, значит, придётся поучить и тебя, — и следующий замах кнута был уже нацелен в меня. Подняв руку, я ждал удара, я ждал боли и был готов к ней, однако меня настигло куда худшее: с болью в руке меня настигли и мои собственные кошмары:
…Ко мне через кладбище несется адская гончая, силы мои на исходе, и я не знаю, что мне предпринять, чтобы спастись…адская боль в позвоночнике, нет сил пошевелиться, а гарантюга с крестиком на шее заносит лапу, чтобы оставить от моей головы кровавое месиво…адская боль, Молчаливые сестры убиты, и ловушка остаточной магии разрывает меня на части…
— Что, нравится мой кнут, — сквозь пелену я увидел надсмотрщика, явно наслаждавшегося ужасом, застывшим на моем лице, — как насчёт добавки?
Снова замах, и рубец боли обжигает мое плечо, однако боль тотчас меркнет, ибо память мою точно встряхнули, вытаскивая самые ранние воспоминания…
…Мама обещала, что поиграет со мной, если я уберу все игрушки. Как аккуратно, с любовью я всё расставил, а она все не идет. Когда же я в пятый раз позвал её, она прибежала и в гневе пошвыряла всё с полок вниз и ушла к себе в кабинет, а я со слезами на глазах снова стал наводить порядок… Мы с другом гуляем возле сточной канавы, и вдруг я падаю в неё и рассекаю себе колено… слезы, крики, боль и оставшийся на всю жизнь шрам… Папа приехал с плавания, как здорово. Его не было целых полгода. Я пришёл к нему с бабушкой в гости, собираясь заночевать. Бабушка сказала, что он заработал денег и подарит мне подарок, однако, когда я подошёл попросить его, он на меня страшно разругался и я, плача и не понимая, что сделал не так, попросил бабушку отвести меня домой…
— Ну что, сосунок, — прошипел надо мной надсмотрщик, — понял, с кем связался? Ну, подожди, я тебе ещё не то устрою, — он вновь замахнулся, однако я закричал. Так, как не кричал ещё никогда раньше, вкладывая в крик свой страх, свое отчаянное желание жить, своё горе, свои слёзы, пробужденные этими, казалось бы, давно должными погаснуть воспоминаниями. И здесь, в этом мире звуковая волна, помноженная на разбуженные эмоции, оказалась настолько мощной, что надсмотрщика отбросило в сторону и оглушило. Пленный таисиан упал с коня, однако его руки и голова по-прежнему оставались в колодках, и он задрыгал ногами, пытаясь хоть как-то подняться.
Однако я всего этого не видел. Всё мое естество заполонил страх, и я кричал, не в состоянии остановиться. Мой крик был таким громким, что, казалось, проникал всюду. Я не видел того, что под моими ногами по полу пошла трещина…
А затем всё кончилось. Кто-то ласково, но твёрдо положил руку на моё плечо, как раз на то место, куда пришелся второй удар, и страх тотчас угас, уступив место безмятежному покою, которого я не испытывал уже очень давно. Затем жалобный вопль, однако совсем не тот, который я слышал от пытаемого бедняги. Ко мне вновь кто-то подошёл, аккуратно приподнял голову и стал чем-то поить. Конечно, тот самый эликсир, который помогает взрослым таисианам оставаться в полном здравии.
Почувствовав себя немного лучше, я со всей возможной поспешностью поднялся на ноги, что, кстати, удалось мне далеко не с первого раза. Когда же я все-таки принял вертикальное положение, то увидел, что количество душ в помещении, как минимум, удвоилось. Передо мной стоял таисиан в синем костюме-тройке. У меня даже глаза на лоб полезли от удивления. За его спиной двое таисианов в оранжевых униформах возились с пленным.
— Мы приносим вам искренние извинения, Дамиаш, — участливо сказал таисиан в синем костюме, едва заметно шаркая ногой, — вы никоим образом не должны были этого видеть, и уж тем более вас не должны были бить Бичом Страхов. Виновный, — он кивком головы указал на пол — я только сейчас заметил, что надсмотрщик, ударивший меня, неподвижно лежит, распластавшись и чуть ли не уткнувшись носом в мои ступни, — понесёт наказание. Меньшее, что его ждёт — это возврат на самую нижнюю ступень службы. Впрочем, вы, как пострадавший, тоже можете высказаться. Вам есть, что сказать?
Я молчал. Опять, опять я по ошибке получил не причитающееся мне, и опять я должен решать чью-то судьбу. Боли не осталось, но вспыхнувшие воспоминания разъедали мой разум, подобно кислоте, и не желали угасать. Я молчал и смотрел на него, не зная, что ответить. За нами двое в униформе освободили пленника и повели его к выходу.
— Постойте, — сказал я. Пара таисианов недоуменно посмотрела на меня. — Пожалуйста, — добавил я. Они остановились, повернувшись ко мне. Пленник поднял голову — и я с ужасом узнал того самого владельца жёлтых глаз, которого мне не удалось спасти от казни в Краспагене. Теперь там не светилось даже мольбы: казалось, он был сломлен окончательно.
