Дуся сердито посмотрела на них: остальные дети тоже стали проситься на руки. Сэра с Рейчел потихоньку удалились в дом.
Был вторник, и в доме ребенка сновало множество женщин, которые несли малышей на благословение к священнику. Они выходили из всех дверей, дом ребенка только что получил пополнение в лице отказных малышей из роддомов, и они заняли места, освобожденные старшими детьми, отправленными в детские дома и интернаты. Это было великое переселение малого народа, в которое должен был попасть и Ваня.
Сэра хотела показать Рейчел вторую группу, где Ваня провел несколько лет, но путь им преградила незнакомая пожилая дама. Сэра сказала, что принесла мазь “алоэ вера” для слепого мальчика Толи, у которого на лице появились какие-то высыпания. Дама ответила, что Толю вместе с остальными отправили в интернат.
Около входной двери они столкнулись с Верой. Со времени последнего визита Сэры она вела себя энергично и вовсю командовала водителем старенькой “волги”, который возил ее по московским учреждениям, где она собирала документы и подписи для Вани. Наконец-то лед действительно тронулся.
— Рейчел!
Ваня был в самом конце коридора. Как ни странно, он с первого раза запомнил ее имя. Его только что благословили в часовне, однако, в отличие от остальных детей, он получил не одну конфетку, а целых две горсти сладостей.
Сэра спросила начальника службы охраны, можно ли ей взять Ваню на прогулку. Громким голосом, чтобы все слышали, что он выполняет свою работу, он ответил:
— Детей с территории дома ребенка уносить запрещено. — И добавил шепотом: — Нас проверяют. Инспектор. Даже форму проверяет.
Любопытно было узнать, что если дети выглядят как оборванцы, то хотя бы дресс-код охранников соблюдается со всей строгостью.
Под конец визита, когда Сэра сидела и кормила Ваню яблоками — Линда просила пичкать его витаминами, — она вдруг подняла голову и увидела церковных волонтеров, собравшихся вокруг привлекательного молодого священника, похожего на Леонардо Ди Каприо с бородой. С хоругвью в руках он повел процессию вокруг дома ребенка. Сзади к ним пристроились сотрудницы приюта. Приближалась Пасха, и это был традиционный крестный ход. Естественно, детей в это действо не вовлекли.
В начале мая участились телефонные звонки от взволнованной Линды. Она говорила с английским кинезотерапевтом, и тот сказал, что Ванино состояние может быстро ухудшиться, если он уже месяц как выписался из больницы, а в доме ребенка с ним никто не занимается. Линда сообщила, что в середине мая приедет в Москву и привезет с собой мужа и сына. Они останутся недели на две с половиной и постараются разобраться в происходящем. В другое время муж не может отлучиться с работы.
Хотя для Сэры это было чрезвычайно неудобно — каникулы у сына Уильяма, приезд ее собственных родителей, — она на все согласилась. Надо было получить визы, найти турагента, подыскать им жилье и быть в их полном распоряжении, чтобы переводить и возить по Москве.
“Я бы все сделала, лишь бы Ваню усыновили, а времени оставалось катастрофически мало, — вспоминает Сэра. — Дом ребенка был готов избавиться от него при малейшей возможности. А главное, Алан получил новое назначение, и летом мы покидали Москву. Оставалось всего три месяца. Мне и думать не хотелось, что до истечения этого срока Ванина судьба так и не решится”.
В день, когда прилетели Флетчеры, в Москве лило как из ведра. Сэра заехала в дом ребенка — убедиться, что охранники не станут препятствовать Флетчерам, назавтра собиравшимся забрать Ваню — по принятому здесь выражению — с территории.
Адель сидела у себя в кабинете. С ней была заместительница, недавно перекрасившая волосы, из-под белого халата у нее выглядывала юбка со смелым разрезом. “Окинув меня взглядом с ног до головы, — вспоминает Сэра, — она сказала, что я немного располнела. И добавила, что зря я так напрягаюсь — дескать, у меня из попы пар валит. Я ответила, что беспокоюсь по вполне понятным причинам: усыновление должно состояться, пока Линда в Москве, а в министерстве намеренно затягивают дело.
— А вы скажите им, и они все сделают, — наивно произнесла Адель.
Кстати, я обратила внимание, что заместительница ведет себя с Аделью так, словно та слегка тронулась умом. Каждое произнесенное мной слово заместительница повторяла Адели, как будто с одного раза та была не в состоянии постичь, о чем я толкую. Однако обе выразили удовлетворение по поводу приезда Линды и пообещали предупредить охранников*.
Когда Сэра вошла в Ванину группу, мальчик, как всегда, издал радостный вопль. Рискуя разволновать ребенка, она сказала:
— Завтра к тебе приедет мама.
Ване хотелось кричать об этом всему городу. Он схватил свои ходунки и буквально вылетел из группы, спеша разнести добрую весть по всему дому ребенка:
— Завтра приезжают моя мама, мой папа и мой брат!
Мысленно он уже ощущал себя свободным.
Ему хотелось, чтобы об этом узнали все воспитательницы. Ни у кого не спрашивая разрешения, он обошел весь приют — наносил ему своего рода прощальный визит. Это было поистине экстраординарное событие — прежде ни один ребенок не осмеливался самочинно вырваться за двери группы. Проходя мимо кабинета Адели, он крикнул:
— Дайте мне колбасы!
Увидев в кладовой нянечку, дерзко потребовал у нее шоколадку. Та недовольно скривилась, но ему это было уже все равно.
Потом он повел Сэру в группу, где раньше жила Аня — девочка, получившая инвалидное кресло-коляску. К несчастью, ее уже отправили в интернат, навсегда разлучив с Ваней. Дежурная воспитательница присматривала за десятью беспомощными малышами, включая Машу, которую перевели сюда из второй группы. Ее ножки отощали и не гнулись — свидетельство полного пренебрежения персонала к здоровью ребенка. Ее тоже ожидала скорая отправка в интернат, где она вряд ли сумеет долго протянуть.
Потом Ваня поднялся на второй этаж, в свою бывшую группу. Ступеньки были слишком узкими для ходунков, но он все равно шел сам и победил лестницу. Наверху его встретила старшая воспитательница. Во вторую группу нельзя, строго заявила она, потому что там идет ремонт. Ваню это ничуть не смутило. А мы в спальню, сказал он. Туда тоже нельзя, не сдавалась воспитательница, но Ваня сделал вид, что не слышит ее, и как ни в чем не бывало
