- И все же ты крепко обиделся, - заключил Тур.
Мирослав покачал головой, и повисло молчание, показавшееся Туру слишком долгим, но прежде, чем он решил снова заговорить, послышался тихий голос Мирослава.
- Как-то сразу все так получилось. Злата ждать обещала - и не дождалась. Я, как приехали, - сразу родителям все сказал, да предупредил еще, что сестру приведу. И не привел… Я до сих пор понять не могу: почему?…
- А я вот и хочу тебе объяснить - почему, - пробормотал Тур.
Мирослав обернулся, посмотрел на Тура пристально и опустил глаза.
- На надо, Тур. Я и сам все знаю. Ты - человек легкий, веселый, ей и проще будет жить с тобой, у твоей матери. С моими родителями еще бы неизвестно как поладила. Да и Димка с вами вместе - веселее все-таки.
Он хотел подняться, но Тур положил ему руку на плечо.
- Ты погоди, - сказал он. - Я ведь не все тебе сказал. А-то говоришь-то ты все складно, да только все равно… Я же вижу, что обидели мы тебя, да и Ромашка переживает.
Мирослав остался сидеть на траве.
- Сильно болеет? - тихо спросил он.
- Сильно, - вздохнул Тур. - Мать говорит, что ничего страшного. Ну, ей лучше знать, она в этом понимает. Ты знаешь… Ромашка пошла бы к тебе сестрой, да это… Нехорошо это было бы. Ты понимаешь, Мирослав, лучше пусть уж моей сестрой будет. Меня-то она не любит.
- Как же? - брови Мирослава чуть приподнялись. - Братом назвала, а ты говоришь - не любит?
- Ну… как брата она меня любит. И тебя любит, но по-другому…
Мирослав медленно повернул голову, посмотрел на Тура, вновь отвернулся к реке. И закрыл лицо ладонями.
Наутро Ромашка проснулась рано, за окном пели птицы, первые лучи едва-едва освещали помещение. Голова не болела, и температуры тоже вроде не было. Ромашка села. Тело казалось необычайно легким, но когда девушка встала на ноги, коленки задрожали и едва не подогнулись. Придерживаясь за стенку, Ромашка вышла в горницу. Тур с Димкой уже позавтракали, и тетушка Звана послала их на огороды, а сама сидела на лавке под окном, вышивая сыну новую рубашку.
- Как ты, дочка, получше? - с улыбкой спросила она.
- Да, кажется да, - ответила Ромашка и тоже опустилась на скамью.
Мать Тура отложила вышивку и пошла к печке. Вскоре перед Ромашкой стояла тарелка с дымящейся кашей и кусочками мяса.
- Ешь, девочка, ешь. Тебе бы теперь сил набраться…
Ромашка не хотела бездельничать, но руки были еще слабы, и непослушные пальцы не хотели даже иголку держать как следует. Девушка покормила собаку, посидела немного во дворе, глядя за реку, туда, где на огородах Тур с Димкой урожай собирали. Она видела лишь несколько белых точек, и которые из них - ее названные братья, не разглядела.
На свежем воздухе Ромашка почувствовала себя куда лучше, и даже решила, что вполне может прогуляться туда, за реку.
- Я пойду, пройдусь немного, - сказала она матери Тура. Тетушка Звана посмотрела на нее внимательно, а потом кивнула:
- Иди. Только уж пока не бегай.
И Ромашка пошла. Сначала ноги переступали как-то неуверенно, но потом стало легче. Девушка, чуть щурясь, глядела по сторонам, солнце ласкало ее лицо. Она не услышала шагов за спиной и обернулась лишь тогда, когда ее окликнули:
- Ромашка!
Девушка сначала удивилась, увидев Мирослава, потом робко, нерешительно улыбнулась. Он был такой светлый - и штаны из невыбеленной ткани, и сорочка, вышитая красным узором по рукавам и у ворота, и волосы… Только лицо хмурое. Мирослав виновато опустил голову:
- Прости меня, Ромашка, я не знал…
Отчего-то Ромашка не смутилась, наоборот - ей стало так хорошо и легко, словно с плеч упала тяжелая ноша. Молодец все-таки Тур, не послушал ее, трусиху, поговорил…
- Все хорошо, - тихо сказала Ромашка.
- Обидел я тебя…
Ромашка не ответила. Ей нечего было сказать. Она-то и не обижалась вовсе: сама виновата, надо было сказать все, как есть, а не ждать, пока Тур за нее решит.
- К Туру идешь? - спросил Мирослав, и девушка кивнула. - Ходишь еле-еле… Я провожу.
Настало время сбора урожая, и всех жителей Вестового и еще нескольких ближних поселений пригласили на праздник в Долину Ручьев. В Вестовом люди больше скотину разводили да рыбачили, но когда приходила пора сеять пшеницу или собирать урожай, жителям Долины помогали все. И праздновали потом вместе.
Ромашка к тому времени как раз окончательно поправилась. Тур сдержал слово и учил Ромашку рыбачить. Они целый день сидели втроем - куда же без Димки - на берегу Родны, и Ромашке даже удалось самой выловить трех-четырех рыбешек, в то время как Тур с Димкой ведро наловили. После полудня к ним присоединился Мирослав. Ромашка увидела его не сразу, а, встретившись с ним взглядом, - смутилась. Ей очень хотелось знать, что же теперь Мирослав о ней думает, но читать мысли Ромашка не умела, к сожалению, а может и к счастью, потому скоро и оставила всякие попытки.
Мирослав, как ей показалось, чувствовал сам огромное облегчение оттого, что все, наконец, разъяснилось, и вел себя так, будто не было ни обиды, ни объяснения после, то есть, рассудила Ромашка, по-прежнему относился к ней как к сестре. Или как к хорошему другу. Это дорогого стоило, и Ромашка даже радовалась - теперь у нее есть два настоящих друга. Вернее три: Димку девушка тоже зачислила в друзья.
Этим вечером Ромашка и узнала, что назавтра все они приглашены на обжинки. Праздник обещал быть шумным и многолюдным, так как в Долину Ручьев ехали не только из Вестового, но и из Дубнянки, и из Гористого. Ромашка радовалась предстоящей поездке ровно до того мгновения, как вспомнила, что в Долине Ручьев живет Злата. Как ни странно, первая мысль Ромашки при этом была рождена не ревностью. "Как же Мирослав? - подумала она. - Каково ему будет ее видеть?" И Ромашка вечером, после ужина, сообщила Туру свои подозрения:
- Он не поедет.
- Поедет, - сказал Тур. - С утра ведь будем помогать, дожинать, последние снопы вязать. Поедет, это точно, а вот останется ли на праздник…
Утро была жарким, ясным. На запряженных лошадьми бричках люди ехали по несколько семей, весело разговаривая, то и дело над дорогой, идущей вдоль реки и иногда ныряющей в лес, разносилась песня, поддерживаемая многоголосым хором. Девушка нашла глазами и Мирослава. Он ехал вместе с родителями немного позади, и девушка впервые смогла разглядеть его мать. Любима была женщиной еще молодой и красивой, над большими карими глазами - черные ниточки бровей, темная коса уложена вокруг головы. Любима и Вояр, родители Мирослава, действительно смотрелись красивой парой. И благополучными супругами, любящими, заботливыми…
