Гарав опустил голову…
…Нгхаурэ Кхатта выехал на большом чёрном коне, защищённом сияющими бронзовыми латами — налобником и кольчужным нагрудником, на боках переходившим в крылья летучей мыши, закрывавшие ноги седока. Со сбруи, украшенной золотом, свисали пышные алые кисти. Широкополый шлем с плоскими угловатыми рогами дополняли выпуклая маска с узкой прорезью и кольчужный назатыльник. Панцирь — из ловко подобранных и подогнанных пластин и кольчужной сетки — закрывал харадца полностью, от шеи до кончиков пальцев рук и ног. Багряный плащ падал с левого плеча. На левой руке — ромбический щит, на левом бедре — изогнутый меч, в правой руке — копьё с волнистым наконечником и ярко-алым волосяным хвостом.
Хартай ур-Калиб шёл у его стремени. Он был одет так, как одеваются кхандские тяжёлые всадники — в чешуйчатом длиннополом и длиннорукавном панцире, в остроконечном шлеме со страшной маской и кольчужным шарфом, падавшим на плечи — только без ножных лат, в прочных кожаных сапогах. На левой руке кхандца — круглый щит, в правой руке — боевая палица, металлический шипастый диск на прочной рукояти, меч — на поясе.
Гарав прочно вонзил штандарт Кардолана в песок и встал рядом. То же сделал харадец неподалёку. Подошёл Фередир — ещё без шлема.
— Вы их завалите, — сказал Гарав.
Фередир не ответил. Его лицо было спокойным и внимательным. Казалось, что Фередир… летит. Да, летит, так почему-то подумал Гарав.
Кхатта поднял коня на дыбы — и стал огромным. Его конь затанцевал навстречу Эйнору, рухнул на все четыре копыта (показалось — дрогнула земля) и метнулся вперёд. Харадрим словно бы скрылся за выросшим щитом, и копьё вытянулось вперёд, как рука смерти.
— Дагор, Кардолан! — крикнул Гарав. И опять удивился и смутился — его друзья молчали. Лишь Эйнор тронул коня шпорами…
…а потом…
…а потом…
Потом…
Гарав не заметил бы того, что произошло, ещё полгода назад. А так — он разглядел всё. И то, как перед самым копейным жалом Эйнор, даже не опустивший для боя своего копья, вдруг нелепо накренился в седле и… и ударом локтя направил копьё харадрима в песок. И то, как Кхатта с диким воплем вылетел из седла, описал дугу в воздухе и грохнулся наземь плашмя. И то, как Фион, налетев грудью на чёрного демона, роняющего с вывернутых губ жёлтую пену ярости, сшиб его и с хрустом проскакал по нему, гневно храпя — под ставшее жалобным и молящим ржание-стон.
Потом Эйнор вернулся — шагом — и ударом пики сверху вниз прибил к песку край алого плаща неподвижно лежащего ничком Кхатты. Тот зашевелился и хотел сесть. Но плащ не пускал его. А плащ не пускала пика.
А вырвать пику харадрим не мог. Не хватало сил.
И только когда он перестал дёргаться и затих, униженно возясь, как жук на булавке, Эйнор наклонился и, выдернув пику, поехал к оруженосцам.
— А теперь и я, — сказал Фередир.
Онемевший от увиденного Гарав даже его не расслышал. И ухватил повод Фиона. И, если бы Эйнор пожелал сойти наземь полегче, Гарав подставил бы свою спину не задумываясь. Как ступеньку. Но Эйнор, конечно, соскочил сам и, когда Гарав помог снять шлем, улыбнулся младшему оруженосцу. Положил руку ему на плечо и кивнул:
— Смотри.
Фередир и Хартай ур-Калиб сходились медленно, и было видно, что они сходятся не для поединка. Мальчишки собирались убивать. Не в запале, не случайно — они шли убить врага. «И глядят в глаза друг ДРУГУ — зверю зверь и враг — врагу…» — всплыли в памяти Гарава неизвестно откуда ёмкие строки…
— Иииии-йййаххх!!!
Фередир нырнул под круговой удар палицы, кромкой щита подсёк ноги варьяга, одновременно сделал выпад — Хартай ур-Калиб отскочил назад и тут же попытался ударить Фередира по руке с мечом. Тот крутнулся на пятке. Грохнули, сталкиваясь, щиты. Фередир после неудачной подсечки ногой упал на колено, щитом отбил палицу, вскочил, снова заставил варьяга отступить рубящим ударом. Опять гулко столкнулись щиты, мальчишки отпрянули, не нанеся ударов. Щит Фередира остановил палицу, меч ударил кхандца по шлему — и соскользнул с острого верха. Опять отскок. Хартай ур-Калиб потряс головой. И вдруг, отскочив дальше, метнул палицу в противника, а сам выхватил свой прямой меч с плоским, без выборок, клинком.
Чиркнув по щиту оруженосца, палица ударила его в плечо. Фередир уронил руку с мечом — и швырнул щит в метнувшегося навстречу варьяга. Тот отбил брошенный щит своим, но самого Фередира, бросившегося следом за щитом, пропустил. Сцепившись, мальчишки грохнулись на песок и с лязгом покатились по нему. Гарав стиснул кулаки и протянул:
— Нннннннннн…
Эйнор прижал его к себе, не сводя глаз с поединка…
Хартай ур-Калиб упал на живот и не успел избавиться от своего щита. Сейчас Фередир навалился на него коленом, превратив в капкан для левой руки врага. Правой варьяг бешено размахивал, пытаясь ударить противника мечом за спиной, но либо промахивался, либо попадал по доспехам, а удары получались слабыми. Фередир вцепился в налобник вражеского шлема и под подбородок маски — и с рычанием медленно сворачивал Хартай ур-Калибу шею.
Тот заколотил ногами, взмётывая песок. Выпустил меч, попытался зацепить Фередира растопыренными пальцами и стащить со спины. Потом начал бить свободной рукой по земле.
А потом завыл — громко, безнадёжно, жалобно, в ужасе, уже не пытаясь освободиться, а просто бессильно и нелепо извиваясь под северянином. Как недодавленная гадюка под каблуком безжалостного сапога.
Фередир упоённо утробно рычал и гнул, гнул, гнул… пока не раздался отчётливый треск, а ноги и рука кхандца не дёрнулись в последний раз — все вместе, — выбили короткую дробь и замерли навсегда.
Около стяга со змеем дружно упали на колени. Фередир встал, придерживая правую руку левой. Гарав уже бежал к нему, помог снять шлем (Фередир дышал открытым ртом), поднёс к губам фляжку, повёл, поя на ходу, к стягу, который как раз расправил ветер…
…Плечо у Фередира оказалось разбито до кровавого синяка и вдобавок сломано. Как он пользовался правой рукой, когда приканчивал Хартай ур-Калиба, Гараву лично было совершенно неясно. Но Фередир был зол и весел.
— Ненавижу этот сброд с востока, — признался он Гараву, пока Эйнор сам обрабатывал его плечо. — Как только увидел варьяга — обрадовался! Ненавижу их обычаи, они сами в них, как конь в путах, да ещё имеют наглость клеймить раскалённым железом свободных чужеземцев, которые перепутают два слова в их титулованиях и прочих бараньих обращениях. Мои предки жили рядом с ними аж во Вторую Эпоху — радости хватало. Вастаки хотя бы не так замысловаты, а харадцы — не столь высокомерны… А эти одним словом на простой вопрос ответить не могут… — Фередир засмеялся. — Отец мне рассказывал историю про своего пра-пра-прадеда Годвильда. Тогда наши жили на берегах Руна. И вот занесла нелёгкая Годвильда в Кханд. Ехал он в какой-то их загаженный «великий город» по какому-то делу, точно сейчас не скажу. И заплутал. Встретил местного торговца и спрашивает его на их же языке: «Скажи, почтенный, я правильно еду?» — ну и называет, куда. Торговец ему и говорит: «Зачем тебе в место, расположения которого ты точно не знаешь?» Предок мой даже растерялся. Спросил дорогу ещё раз, а ему в ответ: «И что за срочное дело заставляет тебя так торопиться?» Годвильд в третий раз дорогу спрашивает и в ответ слышит: «О торопливый, все дороги ведут нас к смерти». Годвильд достал меч и снёс этому пустозвону башку. И сказал: «Длинный язык и пустая голова приводят к ней быстрее любой дороги». А потом вынужден был бежать от местных, они б не разобрались…
