— Так что же нам, спасаться бегством? — возмутился Дотим.
Некоторое время молчали.
— А стоит ли бояться этого слова? — спросил Иероним. — Я имею в виду слово «бегство». Тяжело только одно: решиться в очередной раз все начинать с начала.
— Куда ты предлагаешь направиться? — без интереса спросил Эвмен.
— В Каппадокию. Там мы найдем друзей и горные крепости, которые откроют ворота перед нами, но захлопнут перед Фригийцем.
— А где спасаться мне? — горько поинтересовался Эвдим.
— Я пойду за стратегом куда угодно, — расстроился Дотим. — Если он решит бежать, я последую за ним. Но, помимо варваров, под моим началом еще и эллины, которых я, именно я привел сюда, на край ойкумены. Можно ли их бросить?
— Нет, — покачал головой Эвмен. — Бегство — последняя мера. Однажды, благодаря предательству, Антигон уже загнал меня в ловушку. Но даже тогда мы стояли, пока это было возможно. Нужно довести дело до конца… Успеем бежать, — устало добавил он.
— Может быть пригласить сатрапов и поговорить с ними прямо, открыто? — нерешительно сказал Филипп.
Ему не стали даже отвечать.
Опять в палатке стратега ощущалось удушливое, безысходное молчание. Уже страшны были не заговорщики, но это молчание — оно высасывало последние капли надежды, а вместе с ней — желание жить.
— Только не бейте меня, — фальшиво засмеялся Калхас. — Я предлагаю вступить в переговоры с Антигоном.
На него смотрели с непониманием и недоумением. Дотим выразительно постучал ладонью по затылку. Эвмен замкнулся — словно и не слышал слов пастуха. Зато Иероним оценил предложение.
— Это неожиданно. Тем лучше — накажем предателей и, быть может, прекратим междоусобицу.
— Подожди! — яростно обернулся к нему Дотим. — Как ты это представляешь? Вот я или Филипп, или, например, Калхас отправляются к Фригийцу, — и что они будут предлагать, что говорить?
— Надо подумать. Обсудить, — спокойно сказал Иероним.
— Чудовищно! Ужасно! — Дотим не мог прийти в себя. — Как вы вообще можете говорить о таком?
— А почему нет? Здравая мысль. — Эвдим посмотрел на Калхаса с одобрением. — Может быть, это первые здравые слова, которые прозвучали сегодня вечером.
— Что в них здравого? — поддержал Дотима Филипп.
— По-моему, еще два года назад Антигон предлагал стратегу поделить власть в Азии. Пусть они ее наконец поделят.
— Бессовестный ты человек, Эвдим, — не выдержал Дотим.
— Не бессовестный, а мудрый, — мягко поправил индийский сатрап.
Калхас не выдержал и хихикнул. Наемник метнул на него уничтожающий взгляд.
— Я не ожидал, Калхас!
— Почему же нет, Дотим?
Препирательствам не дал развернуться стратег. Он поднял руку — так, как это делал, когда командовал войсками, — и произнес неожиданно ровным, звучным голосом:
— Даже если твоими устами, прорицатель, глаголют боги, я не могу принять такого совета. Я не откажусь ни от своего имени, ни от памяти об Александре.
Произнеся эти слова, словно клятву, он опять ссутулился в изнеможении.
— Мы примем битву. Посмотрим, что будет. Я уничтожу Антигона, а там увидим, выдадут ли солдаты победителя убийцам… Извините меня, друзья, но я должен остаться один.
Из палатки вышли понурые, не глядя друг на друга. Дотим, принципиально не попрощавшись с Калхасом, быстрым шагом отправился к своим аркадянам. Филипп помялся и тоже растворился в темноте. Эвдим горько сказал пастуху:
— Если дела будут плохи, утешься мыслью о том, что ты — самый здравый человек в лагере. — Затем он укутал голову плащом и издал едва слышное змеиное шипение. Рядом с сатрапом из темноты появились два плечистых индийца-телохранителя.
— Будем молиться, — произнес на прощание Эвдим и — осторожный, пугливый — шмыгнул за спины охранников.
Калхас и историк остались одни.
— Мрачный получился вечер, — буркнул Иероним. — Пойдем ко мне. У меня есть вино. По крайней мере отобьет пивную горечь во рту.
Вино у Иеронима было хорошим, но сегодня оно не радовало.
— Может быть ты сам попытаешься переговорить с Антигоном? — предложил Калхас историку.
— Нет. Не стану этого делать за спиной у Эвмена. Хотя — зачем скрывать! — мне понравилась твоя идея. Но стратег тоже прав.
Иероним отпил вина и скривился так, словно это была моча.
— Ради него пролили кровь очень многие; Эвмен не может забыть этого. Он не откажется от себя.
Иероним нервно потер ладонью подбородок.
— С какой стороны не подходи к этому вопросу, Эвмен выбрал самое достойное. Даже если он потом пострадает из-за своего выбора… Шесть лет назад мы пережили что-то похожее — когда умер Александр. Никто не ожидал его смерти; было жутко, как детям, в один день оставшимся без отца и матери. Потом привыкли, успокоились, но несколько дней я пребывал в ужасе. Вот тогда-то один халдейский жрец взялся растолковывать мне свои мудрости. Говорил он про всяких богов, про таинства. Я слушал рассеянно, но одно запало в душу. Вот как он говорил: «Вы, эллины, идете из прошлого в будущее, думаете, что оно перед вами, а на самом деле все наоборот. Будущее налетает из-за спины, словно ураган. Оно таится и устраивает засады. Оно выскакивает из темноты, которая за твоим затылком. Оборачивайся — не оборачивайся, его не уловишь. Остается только смотреть вперед, на единственное в чем мы уверены, на прошлое. Нужно крепко ухватиться там за что-нибудь и держаться изо всех сил. Чтобы никакой ураган тебя не отодрал. Ухватиться за твердое, за то, за что имеет смысл хвататься, за самое достойное…» Халдей был мудр. Певкест, Антиген и прочие не понимают этого, потому-то их метает от одного желания к другому, они обречены всю жизнь бояться и ненавидеть. Антигон тоже не знает, но, по крайней мере, в его стремлениях есть определенность. А Эвмен выбрал память об Александре, верность его семье и его державе. Он прав, даже если это приведет к беде…
Иероним горько качал головой, а Калхас видел, что в его глазах скапливается влага.
— Фригиец прислал вызов! Он хочет сражения!
Калхас был свидетелем того, как Эвмен принимал посланца. Молодой македонянин, старавшийся держаться надменно-сурово, не поддаваться естественному любопытству, без движения стоял перед стратегом, пока тот читал послание Антигона. Сатрапы, окружившие Эвмена, были не менее надменны. Но аркадянин видел, что, несмотря на всю свою судорожную чинность, они пытаются заглянуть через плечо стратега.
— Замечательно, — удовлетворенно сказал тот, закончив чтение. — Я принимаю вызов. Передай хозяину: завтра.
Он сложил послание Фригийца и отдал Иерониму. Сатрапы заговорили — возбужденно и все разом, так что разобрать отдельные фразы в их гаме было просто невозможно.
