– Славная брошь, – сказал гном, рассматривая золотую лилию, закалывающую мой плащ. – Северо-западная работа, очень чистая. А алмазы из Девичьих Копей, я отсюда вижу. Я могу дать за нее триста золотых – хорошая цена, а? Здесь на такой вещице можно чудненько заработать…
Я еле подавил пренебрежительный смешок:
– Гном, я не продаю побрякушек!
Гном благодушно рассмеялся в ответ:
– Ну скажи еще "смотри, с кем говоришь!", рыцарь, хе-хе… Что, орел, птицам деньги не нужны? Ах ты, горная сень, вы ж на Хозяйку вкалываете за песенки и хлебушек, как я забыл!
Меня бросило в жар – то ли от ярости, то ли от стыда; я почувствовал, как кровь прилила к щекам.
– О, мы гневаемся? – весело спросил гном. – Никак, орел, ты меня услышал? И даже понял? Ах ты, какая новость! Камни потекли, ветер остановился…
– Я не глух, – сказал я. – Я просто не помню, чтобы такие, как ты…
– Надо же, – усмехнулся гном. – Они не помнят! Ты что, никак, думаешь, что ли? Редкие дела. Как это Хозяйка допустила, вот удивительно… думать-то вам, орлам, тоже вроде бы не к чему. Ваше дело – парить в этих ваших небесах и убивать кого следует, а думать, рыцарь, это не ваше дело…
– Как ты еще жив? – спросил я. – Это, конечно, смело и, надо полагать, неглупо и жестоко – но ведь любой рыцарь должен бы отрезать тебе язык за такие слова…
Гном искренне расхохотался.
– Орел, о чем ты говоришь! Да вы ж с ваших позлащенных небес и не слышите, что там гномы лепечут! Вот ты когда-нибудь обсуждал с кем-нибудь из наших хоть что-то?
Я покачал головой.
– Вот видишь… А ты ведь в Пуще не год и не два – по гонору заметно. Вы, орлы, таких низменных вещей, как деньги, понять никак не можете – вам об этом слышать нельзя, вы и не слышите. Куда бы оно годилось: рыцарь Хозяйки – и вдруг хлопочет из денег! Неблагородно, знаешь ли, да и невыгодно…
В диком хаосе внутри моей несчастной головы начали появляться какие-то проблески.
– Я в Пуще не год и не два? – пробормотал я почти про себя. – Погоди, ты хочешь сказать, что знаешь… что эльфы вовсе не воплощаются, а…
Гном, совсем развеселившись, хлопнул себя широкой ладонью по колену:
– Забавен ты, орел, я скажу! Ах, какой тон, глаза какие! Да подумаешь, страшный секрет, кто его не знает-то? Разве такие вот, как ты, не от мира сего – или смертные, которым вообще ничего знать не положено. Да и те, заметь, в последние годы догадываются. Ишь, вырядились – надеются. В Пущу хотят, вечно жить, сладко жрать, песенки петь, юные личики… раскатали губы – на ворот не накрутишь!
Его насмешливая речь оглушила меня. Гном наблюдал, как я пытаюсь собраться с мыслями – и от души развлекался.
– Хозяйке не всякий подходит, – говорил он с самодовольной ухмылкой. – Ей, ясное дело, надо, чтобы в человечишке было хоть что-то ценное: руки, мозги, душа… Одна незадача: душа-то нынче реже всего встречается, оттого Мама и беспокоится за свою армию. И новенькие эльфятки у нее пошли молоденькие – совсем детки, пятнадцать, четырнадцать… Девственность нынче в цене, хе-хе. Скоро и десятилетних не останется…
Паук прав, подумал я, чувствуя, как капля пота стекает по виску. О Варда, Дева Запада, что же это…
– Тебе надо в Пущу возвращаться, – сказал гном покровительственно. – Ты поспешай, а то тут, среди людишек можешь и стариться начать. Опыт-то появляется, нехорошо – думать вот начал…
– Как тебя зовут? – спросил я, стараясь дышать ровно.
– Какая тебе разница, орел? Ну, Дарин, допустим, и что?
– Дарин… прости меня… ты тоже был человеком? – едва выговорил я.
Гном снова рассмеялся и отхлебнул из кубка.
– Хочешь выпить? Винишко-то из Пущи, эланоровое винцо, трактирщик через наших достает. Три золотеньких кувшин, недешево… Нет? Напрасно, угощаю… Ну ладно, ладно. Что с тобой делать, орел, если ты такой чудачок? Человеком, говоришь? Давненько дело было, я уже и не помню…
– Смеешься надо мной?
– Ну что ты? Как можно над эльфом смеяться? Я так, сам над собой…
– Ты… пришел в Пущу – и стал гномом? Но почему? Почему – гномом? Это же…
Гном улыбнулся почти ласково.
– Низко, да? Нет, орел. Тут дело в чем: у одного человека обычно – либо мозги, либо прекрасная душа. Ты же у нас, по всему видать, был мальчик с порывами, а? С идеалами? Хозяйка таких издалека видит. Вот и рви горло за идеалы. Все справедливо. Не зря жить хотел? Вот тебе цель – воюй со Злом. Зла-то мно-ого, на всех хватит. А мы – простые, как башмак. У нас – голова на плечах, нам ее терять попусту неохота. Мы в Пущу пришли не за фигней, а за делом. За золотом, за властью. Она дала. Она добрая, Мама, Хозяйка наша, она всем дает – только делись. Денежки – за процентик, фенечки – за работу. А уж здоровье или, там, бессмертие – само по себе, только уж неземная красота нашим не положена. Да и проку в ней нет – несолидно как-то, – гном довольно сально ухмыльнулся и закончил, – От вас, орлов, парения требуют, чистоты – а мы так, мы можем чуток и попачкаться: смертные девки и за золото любят, а в идеалах мы не нуждаемся…
Тут я вдруг вспомнил слышанное когда-то от человеческих солдат чудное словечко – "сгномиться". Оно означало "стать скупым и несговорчивым", а еще "превратиться в преклонном возрасте в мизантропа и брюзгу, чрезмерно заботиться о самых низких прихотях"… Напрягая память, я вспомнил также, что видел людей, становящихся к старости похожими на гномов, будто низость и мелочность горбили и уменьшали их, тянули к земле… эти обрюзгшие лица, погрузневшие тела, пропавшие в плечах шеи – я видел их часто, но никогда не задумывался и не сравнивал…
– Горные мастера – люди?!
– Так а то ж? Тут дело какое… если у тебя на уме идеалы да амбиции, быть, значит, горным эльфом. Ваши идеалы мозги сильно тормозят… Подгорные чертоги там, каменные цветы резать или еще какую бесполезную ерунду – вот это по-вашему. Ты, значит, вечное добро искал, а те дурачки – вечную красоту, ну-ну… А если дело не в цветочках, а в матерьяле – в золотишке, в камешках – тогда другой коленкор… Ну да ты уже понял.
– Понял, – сказал я и отстегнул брошку от плаща. – У тебя булавки нет, Дарин?
Он хитренько посмотрел на меня и принялся рыться в безразмерных карманах.
– Булавки нет… Злого железа не ношу, чтоб Хозяйку не обижать, а бронза гнется… Слушай, орел, а давай меняться? – он вытащил на ладонь малахитовую брошь в виде дубового листа. Прожилки на малахите создавали удивительную иллюзию жизни, вещица выглядела характерно для эльфийской работы, но краешек камня треснул и откололся. – Смотри, лучше булавки. Я даже приплачу пару золотых…
Я невольно улыбнулся его прозрачной уловке: Дарин решительно не верил в разум эльфийского рыцаря.
