«Серый — это цвет для взрослых молодых женщин, а не для маленьких девочек», — пошутил рыжебородый ремесленник. «Я знаю», — гордо ответила Дианора той давней осенью. Мать рассмеялась. В те сказочные времена ее мать была женщиной, которая смеялась. Дианора это помнила.
В квартале, где торговали шерстью, она увидела работающих без устали женщин и девочек, они чесали и пряли шерсть, как делали это веками, в дверных проемах, пользуясь светом раннего утра начала весны. Дальше у реки можно было видеть сараи и дворы красилен и чувствовать их запах.
Когда Квилея за южными горами закуклилась в своем матриархате, много сотен лет назад, Авалле много потерял. Вероятно, больше, чем любой другой город на Ладони. Когда-то он стоял прямо на одном из двух главных торговых путей через горы, а теперь ему грозила опасность остаться не у дел. Коллективная изобретательность, граничащая с гениальностью, позволила городу решительно переориентироваться и сосредоточиться на другом.
На протяжении жизни одного поколения этот город банков и торговли между севером и югом стал основным центром кожевенного производства на Ладони, а также производства великолепно окрашенной шерсти.
Не теряя темпа, Авалле продолжал процветать и сохранил гордость. И башни продолжали расти.
С замиранием сердца Дианора в конце концов призналась себе, что старательно прокладывает свой маршрут по окраинам Стиванбурга, по отдаленным от центра районам, по кварталам ремесленников и смотрит исключительно в сторону окраины и в дверные проемы. Только не в центр, не по направлению гор. Туда, где больше не было башен.
И, осознав это, она все же взглянула, остановившись как вкопанная, посреди широкой площади в конце улицы Красильщиков. На этой площади стоял маленький и очень красивый храм Мориан из мрамора приглушенного розового цвета. Она несколько мгновений разглядывала его, потом подняла взгляд дальше и выше.
И в это мгновение истина окончательно дошла до нее: может показаться, что совершенно ничего не изменилось, во всех маленьких, поверхностных деталях существования, которые никогда по-настоящему не меняются, поскольку люди остаются все теми же людьми, но сердцевина, стержень всего может стать совсем непохожим на то, что было прежде.
Широкие, красивые улицы казались еще шире, чем раньше. Но это потому, что они почти опустели. Слева доносился приглушенный гул, оттуда, где все еще находился рынок у реки, но этот гул даже отдаленно не мог сравниться с тем, как подсказывала ей память, который слышался оттуда по утрам в те далекие годы.
Слишком мало людей. Слишком многие ушли или умерли, а игратянские солдаты были еще заметнее на опустевших улицах. Дианора перевела взгляд выше храма, стоящего на широком бульваре, и посмотрела в центр города.
«Мы можем строить и будем строить улицы широкие и прямые», — решили когда-то жители Авалле, с самого начала, когда повсюду города представляли собой извилистые лабиринты запутанных переулков и извилистых улиц, которые легко оборонять. «Во всем мире не будет города, похожего на наш, а если придется обороняться, мы будем обороняться с наших башен».
Которые исчезли. Уродливая, плоская линия горизонта больно резанула Дианору своей непрерывностью. Словно существовал некий обман зрения, и глаз неустанно искал то, что непременно должно здесь быть.
С самых первых дней существования этого просторного, элегантного города на берегах Спериона башни ассоциировались с Авалле. Воплощение гордости жителей Тиганы — или наглый вызов, как говорили в провинциях Корте, Кьяра и Астибар. Они также были символом внутреннего соперничества, так как каждая знатная семья или состоятельная гильдия банкиров или торговцев воздвигала свою собственную башню, такую высокую, какую только могла себе позволить, и даже выше. Грациозные или воинственные, из красного камня, или песчаника, или серого камня, башни Авалле вздымались ввысь к небесам Эанны, будто лес внутри городских стен.
Внутренние конфликты в какой-то момент стали угрожающими, нередки были случаи убийств и саботажа, лучшие каменщики и архитекторы запрашивали сногсшибательные цены. И третий принц Алессан в Тигане у моря более двухсот лет назад положил конец безумию самым простым способом.
Он поручил Орсарии, самому знаменитому архитектору, построить для него в Авалле дворец. В этом дворце должна быть башня, сказал Алессан, которая будет — и останется навсегда по закону — самой высокой в городе.
Так и сделали. Шпиль башни Принца, стройный и грациозный, раскрашенный зелеными и белыми полосами, как напоминание о море здесь, вдали от него, положил конец соревнованию за высшую точку Авалле. И с тех пор по примеру принца Алессана, по традиции, все принцы и принцессы Тиганы рождались в Авалле, во дворце под этим шпилем, что знаменовало их принадлежность к обоим городам: к Тигане, городу Волн, и к Авалле, городу Башен.
Дианора знала, что когда-то башен было семьдесят, увенчанных прекрасной бело-зеленой башней Принца. Когда-то? Четыре года назад.
Что представляет собой человек, подумала Дианора — отсутствие башен резало ей глаза, — который живет изо дня в день, как она, разговаривает, работает, ест, занимается любовью, спит, иногда даже смеется, но сердце которого вырезали из живого тела? Не оставив никакого видимого глазом шрама. Никакой раны, напоминающей об остром клинке.
Мусор убрали. Ни одна струйка дыма, если не считать дыма от красилен, не портила чистой синевы неба. День был тихим и ясным, птицы пели, приветствуя приход тепла. Ничто, совсем ничто не указывало на то, что в этом месте стояли башни. В этом плоском, постепенно угасающем городе Стиванбурге, в отдаленном уголке полуострова Ладонь, в самой угнетенной из всех провинции.
«Что представляет собой такой человек? — снова подумала Дианора. — Тот человек, у которого нет сердца?» Она не знала ответа, как она могла его знать? В ней снова змеиными кольцами шевельнулась утрата, и снова вслед за ней ожила ненависть, словно обе они только что родились, еще более холодные и резкие, чем раньше.
Она пошла по широкому бульвару в центр Стиванбурга. Прошла мимо солдатских казарм и входа во дворец губернатора. Недалеко от него она нашла «Королеву». Ее тут же взяли на работу. Начинать этим же вечером. Рук очень не хватало. Найти их было трудно. Ардуини из Играта, который сам принимал на работу всех слуг, решил, что у этого хорошенького создания из Чертандо есть свой шик. Тем не менее, предупредил он ее, ей придется избавиться от этого вульгарного горского акцента. Она обещала постараться.
Через шесть месяцев Дианора говорила почти как уроженка этого города, отметил Ардуини. К тому времени он перевел ее из кухни в главный зал прислуживать за столиками и одел в кремовые и темно-коричневые цвета, в которых оформил все свое заведение. Эти цвета, как оказалось, очень ей шли.
