— Мой Рит забыл, что он примэрат, — сказала Аора, отодвигая лист на край стола, — и начинает допускать глупости.
— Только рядом с тобой!
— Смотри. — У нее задрожали руки. — Я могу поверить… Но если даже это не так, я сделаю все возможное, чтобы ты полюбил меня…
Трапеза вскоре закончилась, хозяева и гости разошлись. Лоэр зашел к брату.
— Плохи мои дела, Рит, — откровенно сказал Гар, кутаясь в синий шерстяной плащ. Он предложил Лоэру кресло, сел сам:
— Приступы рептонства и лихорадка. Не успокаивай, знаю лучше тебя. Ну вот что: расскажи-ка все свои злоключения с того самого дня, как мы расстались с тобой.
— В двух словах не скажешь, Гар, я боюсь утомить тебя.
Эргант болезненно улыбнулся:
— Хорошее лекарство лечит, а не утомляет…
Рассказ Лоэра затянулся надолго. Гар внимательно слушал, иногда прерывал, прося повторить тот или иной момент, а по окончании задал несколько вопросов, которые Лоэру показались не слишком важными. Захватили Эрганта и подробности О Маре Оранте, о Вещей Имтре, ее преемнице и тайнике с зашифрованными текстами. Он много раз возвращался к ним, а в заключение долго и подробно интересовался Эрустой и Ригией, в которых довелось побывать Лоэру после побега из церотского плена. О своей жизни Гар сказал лишь несколько слов, после чего перешел к тому, что его занимало больше всего. Лоэр попробовал отвлечь брата легким, несложным разговором, и это ему на короткое время удалось. Они перебрали в памяти старых знакомых, друзей — боги, сколько их потеряно в последние годы! — потолковали о своем детстве, вспомнили отца и матерей, босоногих приятелей, игравших в войну в полях за городом, и, конечно, тех примэратов, которые много сделали для процветания Гарманы.
— Теперь о деле! — решительно сказал Гар, вставая. Он приблизился к окну, все также зябко кутаясь в плащ. — Видимо, ты станешь осуждать меня, как и другие, за мое желание отказаться от руководства Страной… Подожди, не перебивай.
Эргант стал медленно ходить по комнате, иногда останавливаясь перед Лоэром.
— Не знаю, в чем причина, Рит: раньше все было ясно, я знал, что и как буду делать, став примэратом, а теперь меня мучают противоречия.
— Например?
— Совершенствуясь, люди все больше склонны к комфорту. Разве они не правы? Но, получив желаемое, они тут же начинают деградировать. Как избежать этого? Видимо, все дело в неподготовленном сознании. Ты, я смотрю, нищ, как и я, но большего тебе и не надо. Впрочем, мы оба богаты тем, что разумно ограничили наши нужды и наши желания. Смотрящие в завтрашний день должны отказаться от удовлетворения многих желаний.
Гар с головой закутался в плащ и, горбясь, долго молча расхаживал по полу, посыпанному красным порошком. Наконец заговорил медленно и тихо:
— Человек — непонятное существо, Рит Он уничтожает не только произведения природы. Строя что-то новое, он уничтожает себе подобных. Необходимое для его существования стремление к разрушению есть истинно наследственный порок, мрачная сторона его светлой творческой мощи. Из темного источника этого побуждения он черпает горький напиток страдания, который должен выпить, чтобы вполне осознать свое бытие, но черпает также и силу, без которой давно был бы побежден окружающими его враждебными силами. В подобных себе он видит самого опасного врага, победа над которым дает ему больше славы, чем самая удачная охота на дикого зверя. И вот против себе подобных он производит самое смертельное оружие… По-моему, в этом и состоит великая сила нашего существа. Посуди сам: культурный трудолюбивый народ, отвыкший от оружия и безвольно склоняющийся перед завоевателем, представляет, может быть, еще менее привлекательное зрелище, чем племя воинов, находящих удовольствие в разрушении… Кому отдать предпочтение, Рит?
Лоэр молчал. Постепенно сомнения брата стали ему понятны. Действительно, кому?
Хоть он и был воином всю жизнь, но теперь впервые с теплотой и интересом подумал о созидающем народе, который закопал в землю оружие.
А Эргант продолжал:
— Дали светозарного будущего всегда манят к себе, люди должны стремиться вперед. Но я уверен: человеку всегда будет недоставать именно того счастья, которое дает ограниченность, простая гармония с естественными условиями, благодаря которой жизнь так легка для примитивного человека… Однако не положение дикарей возбуждает зависть, а скромность потребления, беззаботность, отсутствие страха перед будущим, пренебрежительное отношение ко времени и своему существованию.
Гар вернулся к Лоэру и стал за спинкой резного кресла.
— Разум человека, — продолжал он, — это основа основ жизни, самое великое и самое мудрое, что могла подарить природа. Человек может стать неограниченным повелителем всего сущего, он сможет управлять физическими силами и с их помощью не только поддерживать и защищать свое тело от внешних проявлений, но и изменять видимый мир таким образом, чтобы он служил ему… Разум — созидатель и разум-разрушитель — что может быть трагичнее этого! А ведь разобраться необходимо — не столько для себя, сколько для людей, которые верят тебе, как стадо ягнят пастуху, и которых ты не вправе обманывать!
— Да, Рит. — Гар зябко выкинул из-под плаща руку — указал на солнце, скользившее за крыши зданий. — Вот неиссякаемый источник мудрости и счастья. Но в чем было бы его счастье, не будь тех, кому оно светит? Всякому народу необходимо свое солнце. Я не гожусь для этой цели.
— А кто же годится, по-твоему?
— Не знаю. Задача главы государства сейчас состоит прежде всего в спасении людей от рептонства. Мне же видится выход только в жестоком принуждении несчастных, потому что убеждение в данном случае бессильно.
— И детей?
— Обязательно. Дети — наше продолжение, и мы хотим видеть их удачливее нас. А для того, чтобы им было легко потом, надо, чтобы было трудно сейчас. Нынешнее же воспитание не отличается ни дисциплиной, ни авторитетом, ни школой, а, скорее всего, веселым учительством, таким же легкомысленным, как и сами малыши, оно вырабатывает в ребенке жалкое самовольство, странные склонности, своекорыстную рассудительность и эгоистические расчеты. Избежать этого поможет не угодливое, а вдумчивое воспитание.
Стало темно, Лоэр зажег канделябр. Комната озарилась желтым колеблющимся светом.
— Кажется, я разочаровал тебя, Рит?
— Скорее, огорчил. Неужели ты не понимаешь, что у других людей не меньше сомнений, но больше слабости духа и неверия? А народ верит одному тебе и убежден, что только ты сможешь помочь ему!
