— Констебль… Констебль… — голос раздавался глухо, как через вату, а затем в нос мне шибанула едкая аммониачная вонь, заставившая меня завертеть головой. — Констебль, вы меня слышите? Жив, господа, опасность миновала.
Я открыл глаза, и тут же зажмурился — из окна неподалеку, прямо мне в лицо, падал яркий солнечный свет. Смутно помнились какие-то голоса, что кто-то меня теребил, куда-то таскал, кажется мне еще и желудок промывали, и на все это накладывался негромкий стук в бубен, однотонное невнятное завывание на непонятном языке, да запах дыма и степных трав.
— Где я? — помимо воли вырвался у меня вопрос.
— Все там же, мистер Вильк, в гошпитале Святой Маргариты. — донесся до меня знакомый голос. — Только уже в качестве пациента.
Я, наконец проморгался, и смог оглядеться. Чистое светлое помещение, с казенной окраски стенами — сразу видно, что не для жилья оно, — не слишком большое, но и не чрезмерно маленькое. В центре непонятный стол-кровать с прикрепленным над ним электросветильником (в настоящее время — погашенным), на котором я и лежу, шкафчики, столики, разная посуда, явно медицинского назначения, и повсюду множество врачебных инструментов самого пренеприятного вида.
Кроме меня в комнате присутствовали еще трое. Двое — в обычных таких врачебных фартуках, в каких доктора пациентов пользуют, а еще один… Я проморгался, и даже потер глаза, будучи убежден, что у меня начались галлюцинации. Между двумя медиками стоял доктор Уоткинс. С полосами белого и синего цвета на щеках, в вышитом бисером кожаном плаще-накидке поверх костюма, и роуче[42] с рогами, на голове. В одной руке доктор держал бубен, а в другой — нечто вроде погремушки из тыквы. Вид у него был измученный.
— Вы в операционном блоке, голубчик. — просветил меня один из "нормальных" врачей. — Вас отравили, пришлось токсины из организма выводить. Как себя сейчас чувствуете, констебль? Слабость, тошнота, головокружение?
— Тошноты, пожалуй, что и нет. — ответил я, прислушавшись к ощущениям своего организма.
— Ну еще бы, там особо-то и нечем. — усмехнулся второй "нормальный" доктор, постарше и с бородкой. — Хотя кабы не коллега Уоткинс, могли бы так просто не отделаться.
Он повернулся к доктору-сыщику, и с чувством добавил:
— Я, должен признать, в восхищении! Соединить воедино методы фармакологии, шаманизма и аромотерапии — да это же прорыв!
— Ароматы — составная часть шаманизма. — устало ответил мистер Уоткинс.
— И все равно! Вам непременно надобно дать об этом статью в "Медицинском вестнике" и сделать доклады в соответствующих обществах. Пойдемте, коллеги, пусть санитары отнесут больного в его палату, а мы обсудим как это вот все в научном свете преподать.
Врачи удалились, а вместо них появилось двое дюжих, — кабы и не поздоровее меня, — санитаров с носилками.
— Перебирайся. — скомандовал один из них. — Осилишь?
— Да я и своими ногами осилю. — ответил я.
— Ногами отставить, больной. — рыкнул второй, и кивком головы указал на носилки. — Перелазь. Еще не хватало, чтоб ты на лестнице у нас упал. Сами уроним.
Надо сказать, что насчет "своими ногами" — это я изрядно погорячился. Непривычно было себя этаким слабым, словно мышонок, ощущать, неприятно, едва не болезненно даже. Даже когда болел после спасения молодого Крагга из Лиффи, и то так не было. Что ж это такое эскулапы со мной вытворяли, интересно?
Ну да ничего, здоровьем Бог не обделил — поправлюсь скоро, не иначе.
Отнесли меня в тот самый конец гошпиталя, где располагалась и палата Дэнгё-дайси, в отдельную палату. Интересно, кто за такую роскошь платит, и не помру ли я тут со скуки до смерти?
Перебрался я на кровать с носилок сам, хотя санитары и предлагали меня на нее перевалить. "Как кучу мусора" по их же меткому выражению. Через пару минут заскочила сестра милосердия, поинтересовалось, не надо ли мне чего, и снова упорхнула. А я, оставшись в одиночестве, начал потихонечку задремывать. Впрочем, сразу заснуть мне было не суждено. Дверь в палату открылась, и на пороге появился инспектор Ланиган. До крайности замотанный инспектор Ланиган, я бы сказал. Но, учитывая то, как именно собрались морщинки в уголках его глаз, и донельзя довольный.
— Жив, герой? — усмехнулся он.
— Так точно, сэр. — ответил я.
— Ну и хорошо. Вильк, вот скажите, что вы за человек такой?
— Простите?..
— Не можете без какого-то выверта, констебль. То чудотворной иконой арестуете, то вот как нынче… — старший инспектор усмехнулся. — Давно у нас таких задержанных не случалось: пришибленных, заблеванных, вся спина в урине, да еще чтоб и подушка в руках. Даже и не знаю, как отчет писать.
Он усмехнулся ещё раз, а потом чуть нахмурился.
— Не позволил бы себя отравить, так и под еще одну медаль мог бы дырку вертеть. А так, прости, лечением за казенный кошт и премией обойдешься, за задержание.
— А я?..
— Задержал. — мистер Ланиган хохотнул. — И чуть не убил. Все, отдыхай, не велели врачи тебя беспокоить.
— Да кого задержал-то? — увы, вопрос оказался обращен уже к закрывшейся двери.
Так вот я и остался в полном неведении, причем на последующие три дня. Лечащим врачом моим назначен был брат Власий, — преинтереснейший, доложу я вам субъект, хоть и чрезмерно религиозный, как по мне, — однако и он отговаривался незнанием. Упомянул только, что вместе со мной были отравлены господа Перец, О`Ширли и Мексон, однако и их спасти удалось благодаря поднятой мной тревоге. Ох, чую я, не поверит сержант Сёкли, что мы с ними из разных бутылок пили…
Мэри ко мне моя каждый день забегала, навестить, книгу принесла, которую мне ее хозяйка передала, чтоб я не скучал. "Иллиаду". Ну, ту, про которую мне мистер О`Хара рассказывал.
Вот с участка или из соседей никто не навещал. Они может и хотели, да брат Власий запретил. Сказал, что нечего беспокоить больного, так что эти дни я читал про древнегреческих Ши и осаду Трои, да отсыпался. Ну, кушал еще, сил набирался.
А на четвертый день меня навестили доктор Уоткинс и мистер О`Ларри.
— Ну-с, как себя чувствуете, Вильк? — с порога поприветствовал меня инспектор.
Рука его, видать, уже поджила, поскольку с перевязи он ее снял, хотя, сдается мне, все еще осторожничал, действуя ею.
— Спасибо, сэр, хорошо. — ответил я. — Готов приступить к несению службы.
За то время, что я валяюсь, жалование-то мне, поди, не начисляют.
— Это хорошо. — улыбнулся он. — Ваш доктор тоже упоминал, что через пару дней выписать Вас намерен. А раз Вы полагаете себя в достаточной степени бодрым, то я вас нынче и допрошу о произошедшем, а то дело закрывать надо.
