но стоило ему услышать, что я приехал по служебным делам и не знаю, когда уеду, он удвоил свой напор, и я счёл за благо согласиться на покупку трёх его шариков, лишь бы он продал мне и всё прочее да оставил меня в покое. Подозрительное снадобье я, как получил, закинул в свой поясной кожаный мешочек, а остальное понес в бумажном свертке домой. И, видно, Тян-лун внял моим молитвам, потому как, небо хоть и было беспросветно-серым, на меня до самого дома не упало ни единой капли.
Целебные шарики мастеру я, само собой, предложил. Однако то ль он не желал менять свой изначальный план, то ль усмешка моя и его нежелание ввязываться в такого рода сомнительные приключения повлияли на его решение, но он велел мне не валять дурака, а пойти на кухню и сготовить для него целебный настой. Посмеиваясь, я всё ж исполнил его просьбу и принес обратно кувшин со спасительным зельем, которое он мало-помалу всё выпил. И, когда послышались шаги моих домочадцев, он долил остатки в свой ван и тихо поведал мне, что ж приключилось с ним минувшими днем и вечером.
________________________________________________________________________________________________
[1] Это не те цзунцзы, что в романе у Сюй Лэя, а те, что еда — клейкий рис с начинкой, завернутый в бамбуковый лист.
Глава 16. Нарушение правил фэн-шуй
Как оказалось, от обеда минувшим днем мастер Ванцзу отказался потому, что уже условился разделить трапезу с самим городским таном Цзыцзина в лучшем гуане нашего города. И мой старший товарищ сам угостил уважаемого вершителя правосудия самым дорогим рисовым вином, какое нашлось у хозяина заведения, чем, с его слов, и добился расположения да сумел развязать судье язык. Так они просидели и проговорили с час иль около того. Впрочем, справедливости ради, добиться от него чего-либо, что могло бы пролить свет на обстоятельства произошедшего, так толком и не удалось. О своем писаре он отзывался с печалью и благодарностью за его труды как о прилежном работнике, и более ничего о нём рассказать не сумел. Лишь то, что у того остались жена, девятнадцатилетняя незамужняя дочь и девятилетний сын. Вот и всё.
Но мастер Ванцзу не унывал, ибо не прошло и четверти часа, как в тот же гуань к нему явился помощник и заместитель тана, с которым мой начальник тоже выпил да хорошенько потолковал.
На этот раз выяснить удалось побольше. Так захмелевший чиновник поведал, что тан вскорости должен бы отправиться в отставку, и его помощник метил на его место, а потому особливо внимательно приглядывался к своему окружению, и о покойном сяне Пао отзывался как о человеке себе на уме при внешней его исполнительности и покладистости. Впрочем, признался он и в том, что за руку его ни на чём сомнительном не ловил.
Довольный мастер Ванцзу поблагодарил его и примерно в час Собаки побрёл в другой гуань, где встретился и пригубил кувшинчик с несколькими судьями, потом, простившись с ними, посидел уже с писарями, а после, перебравшись в третий гуань, попроще, с двумя судебными приставами…Что было после беседы с приставами, он уже затруднялся припомнить.
— И со всеми вы пили? — ужаснулся я.
— А как же? Ничто так хорошо не помогает вызнать всё, что надобно, как вовремя наполненная чарка знающего человека.
— Отчего ж вы после встречи с несколькими продолжали пить, вместо того, чтоб только притвориться, что пьёте?
Мастер Ванцзу взглянул на меня со смесью упрека и снисхождения.
— И как бы я притворился? Да ещё незаметно. Нехорошо так поступать. А кабы заметили? Загубил бы всё дело.
— Но почему ж вы вовремя не остановились? Ведь, когда вам стало дурно, толку от вашей хитрости уже никакой не было. Иль я неправ?
— Неправ, — упрямо ответил мой старший товарищ, но потом опустил глаза и пробубнил: — Ну ошибся я немного, что ж теперь? Но прежде-то я мог ещё и не столько выпить. Всякое бывало. Вот и…
Он недовольно махнул рукой, и я понял вдруг, что он так недоволен не столько моими поучениями, сколько самим собою, и тем, что в очередной раз подвели его прожитые годы. Посему я поспешил сменить тему и спросил:
— Как же вы добрались до дома моего отца?
— Хозяин нашёл для меня паланкин с носильщиками. Видно, я хорошо ему заплатил. Но сколько — не помню. И как добирался — тоже. Должно быть, я заснул по пути.
— Так узнали ль вы хоть от кого-то что-либо стоящее?
— Стоящее аль нет — время нам покажет. Но интересное — узнал. Вот кто-то мне сболтнул одну дельную вещицу, а кто — не припомню, не спрашивай. Сказал он, что и сам сянь Пао не лишен был честолюбивых мечтаний и жаждал из писаря превратиться в тана тоже. И для того прибегал к разным средствам от лести до помощи во всяких сомнительных делах возможным покровителям. Но всё и впрямь было шито-крыто да рука руку мыла. Уличить ни его, ни его покровителей ни в чем особо не удавалось, да и в совсем уж грязные делишки он не влезал. И тот, кто мне это поведал, назвал его скользким человечишкой.
Мастер Ванцзу усмехнулся, а меня не покидали думы о том, что напрасно он себя на прочность испытывал только. Что проку во всех этих слухах, коль ни на единый шаг они нас не приблизили к разгадке? Но едва я решился ему об этом сказать, как он ахнул, хлопнул себя по лбу и запоздало сообщил, что узнал от тана, что писаря его вот уж несколько дней как погребли, но он пообещал помочь с разрешением на вскрытие могилы и осмотр тела. Спросить, начто нам это, я не успел, ибо в дверь постучали, и зазвучал робкий голос Сяодина. Мастер тут же замолк, велел мне младшему товарищу покамест ничего не говорить, и тому позволил войти.
Завтракали мы скромно втроем, обсуждая вновь наше посещение дома сяня Пао. А сразу после завтрака мастер Ванцзу велел нам ждать его возвращения, выгнал из комнаты и вскоре, приведя себя в порядок, куда-то
