Я прошлась придирчивым взглядом по раненой спине. Так-то лучше! Теперь можно расслабиться и послушать байки. Я вернулась на свое место за столом и долила себе компота, но надолго меня не хватило. Хоть и немного пришлось эксплуатировать свои способности, но последствия сказались очень быстро. Меня стало немилосердно клонить в сон, и я уже всерьез опасалась, что бестактно выпаду в осадок прямо за столом, в самый разгар напряженного повествования о приключениях очередного лешачьего родственника. В конце концов, пару раз почти клюнув носом сосновую столешницу, я потихоньку поднялась и ушла за печку к проснувшемуся Ворху. После всех лечебных мероприятий он пожелал присоединиться к теплой компании за столом, и я позвала принца. Пока они на пару с лешим со всеми удобствами устраивали хищника на лавке, я незаметно сняла с гвоздя шубку и вышла на свежий воздух.
Тяжелые свинцовые тучи, весь прошедший день пытавшиеся пригнуть к земле верхушки высоченных сосен, к ночи разродились обильным снегопадом. Я сгребла краем подошвы с верхней ступеньки приличный слой свежего снега, уселась и плотно запахнулась в мех, натянув поглубже капюшон.
Вокруг царила такая тишина, что слышен был нежный шелест, издаваемый огромными лохматыми хлопьями, которые плавно кружились в неподвижном воздухе. В пяти шагах уже ничего не было видно, кроме их завораживающе медленного движения. Слева от меня тускло светился квадрат оконца, поделенный переплетом на шесть маленьких золотистых прямоугольников, — совсем рядом и так далеко, потому что в небольшой участок налитого ночной синевой пространства, разделяющий окно и меня, уместилось никак не меньше пары миллионов хлопьев пушистого снега.
Было совсем не холодно, и я, засмотревшись на это великолепие, потеряла всякое ощущение реальности, а снег все падал и падал, укрывая спящий лес, притихшие горы, избушку и меня мерцающим невесомым покрывалом…
За спиной тоненько скрипнула дверь. Дин присел рядом на снова побелевшую ступеньку и поправил на мне капюшон.
— Не замерзла?
— Нет. — Я медленно качнула головой. — Посмотри — настоящая зимняя сказка!.. Почему ты не сказал мне?
Я говорила тихо, не поворачивая головы, но Дин сразу догадался, о чем речь.
— Было бы о чем! — отмахнулся он. — Не хотел тебя дергать по пустякам.
— Что это за живность настолько ласково тебя поприветствовала?
— Скальный барс. Их за эти годы многовато развелось. Они всегда нападают из засады, со спины. Обычно людей не трогают, но этому, видно, в последнее время на охоте не везло. Ничего серьезного, в самом деле!
— Ну да, не насквозь же проткнул, и потроха на месте, и голову не оторвал — и впрямь, о чем говорить! — В моем голосе звучал неприкрытый сарказм. Я всерьез чувствовала себя уязвленной, и Дин, как обычно, легко уловил мое настроение.
— Тэйли… — Он помолчал, подбирая слова. — Мне ведь и раньше доводилось попадать в переделки, причем куда более опасные. Я воин, и с детских лет нас учат обходиться своими силами…
— То есть в моих услугах ты больше не нуждаешься? — уже совершенно спокойно уточнила я, вставая.
— Дело не в услугах. — Дин вскинул голову и, глядя мне в глаза, снова чеканил слова: — Я нуждаюсь в тебе! И очень дорожу таким подарком судьбы. Сейчас у нас не самые легкие времена, поэтому я и не хочу, чтобы ты по пустякам тратила силы, которые понадобятся тебе самой!
Все — мир, дружба и разоружение! Знает ведь, хитрец, что я не смогу долго сердиться, когда он ТАК на меня смотрит, и нагло этим пользуется! Убила бы… если бы рука поднялась! Я все-таки сердито фыркнула и отвернулась, а Дин встал и приобнял меня за плечи:
— В самом деле, хватит морозиться. Пойдем, а то нам без тебя совсем одиноко!
— Троим врезавшим по «самодуру» мужикам?! — снова фыркнула я, но позволила себя отряхнуть и увести в избушку.
Брошенные на произвол судьбы одинокие мужики время даром не теряли. Наш бородатый лесной гость восседал в обнимку с подозрительно веселым Ворхом и старательно выводил вслед за ним припев какой-то душещипательной песни. У них выходило до того слаженно и томно — хоть за цветами беги! Как еще плату за послушать не потребовали… Судя по всему, певцы успели порядочно принять на грудь — вон как у обоих глаза блестят!
— О, вот и хозяйка! — радостно встретил меня громовой бас Дхоорна.
Я удивленно вскинула брови, но переспросить не успела.
— Сейчас нам она тоже что-нить споет! Уваж-ж-жишь?
— Да ты ж-ж-же только попроси, — хихикнул волк, ехидно щуря осоловелые глазки, — потом ведь не остановишь!
— Отвороти-ка свои бесстыж-ж-жие гляделки, пока ненароком не выпали… с моей помощью! — преувеличенно ласково посоветовала я, поправляя волосы и устраиваясь на лавке. — И вообще, бухтеть команды не было!
Не претендуя на оригинальность, я, откашлявшись для солидности, затянула «Ой, мороз, мороз!». Новинка сезона вызвала поголовный дикий восторг у присутствующих, и вскоре мы уже все вместе выводили насчет ревнивой «жены-раскрасавицы», причем леший старался больше всех. На очереди была история про то, как «на опушке жила зима в избушке», усилившая бурное оживление. Потом я, можно сказать, в лицах исполнила «Как хотела меня мать…», после чего Дхоорн всерьез пригорюнился и попытался у меня дознаться, что же такое у нас «деется с мужиками, что бедной девке и замуж выйти некуда?». Диалог с тонкой рябиной, что стоит, качаясь, и не может к дубу перебраться, вовсе довел чувствительную натуру до депрессии — леший от всей широкой души громко всплакнул в крепкое плечо сидящего рядом Ворха, мне же весьма кстати припомнилась «Кап-кап-кап, из ясных глаз Маруси»…
Для поднятия настроения пришлось еще выдать «на гора» историю про цыганку, которая Малежику «двести лет жить накуковала»… или то была кукушка? Неважно, главное, что мы всем квартетом дружно выводили:
Чтоб смеяться над бедой, а от счастья мучиться,
Чтобы козырем судьбу по хребту хлестнуть,
Чтобы пан или пропал, а дальше — как получится,
И еще, еще, еще, еще чего-нибудь!
Мы только-только вознамерились повторить всю программу сначала, как раздался решительный стук — вернее, даже грохот — в запертую наружную дверь. Быстрее всех отреагировал Дхоорн и выкатился в сени гигантским бородатым колобком. Я спросила у пытающегося скрыть улыбку принца:
— Кто там?
— Та самая «ревнивая жена-раскрасавица», — расплылся он до ушей. — Слышишь? Тебе, пожалуй, пока лучше не выходить!
Из темных сеней донесся громкий недвусмысленный звук увесистой затрещины, потом другой — и в ответ виноватое басовитое бурчание. Я невольно хихикнула, Ворх предусмотрительно растянулся на лавке, усиленно изображая спящего, а Дин встал и с обреченным вздохом двинулся на выручку старому другу.
