Сочтя, что от послов не убудет, Алесса пошла искать дом. В кипарисовых кронах лениво перекаркивались вездесущие серые хапуги, на нижних ветвях бранились воробьи, но в посольстве было безлюдно. Надо полагать, безэльфно и безорочно тоже. Сапоги легко шелестели по траве, коротко подстриженной, без единого предательски проклюнувшегося камушка. Казалось, газоны шерстили с лупой.
Только Алесса успела об этом подумать, как наступила на что-то твёрдое. Подошвы были мягкими, но прочными, и девушка подпрыгнула не от боли, а от неожиданности.
Она удивлённо повертела в пальцах цилиндрик с чуть промятым донышком. Это здесь зулейки такие?!
На Северингской ярмарке традиционной считалась такая потеха: вокруг стола в два ряда ставились крошечные ёмкости со спиртом — зулейки. Ставили их близенько, не дальше ладони друг от друга. Соперники наперегонки ползли в противоположных направлениях, и победителем считался тот, кто развлечение выносил и получал в награду призовую зулейку, а проигравшего, не способного уже передвигаться самостоятельно, выносили. Потеха так и называлась — «круг выносливых».
На всякий случай девушка сунула «трофей» в сапог за неимением карманов и пошла дальше, внимательно прислушиваясь к кольцу.
И оно не подвело.
«Да-а… здесь я, пожалуй, провела бы каникулы, и даже комнатой поделилась!» — восхитилась Алесса, разглядывая здание из-за кедрового ствола. Сейчас, в лучах солнца на фоне лазурного неба, пустой дом с наглухо задёрнутыми шторами зловещим не выглядел. Первый этаж то ли действительно был выше раза в полтора, то ли казался таким благодаря стройным колоннам с похожими на кручёные бараньи рога верхушками, а к второму лепились узкие ажурные балкончики. Но шагнуть за изгородь ночью Алесса рискнула бы только в том случае, если шаг от неё вёл бы в бездну. Здесь, на отшибе, никто из города не услышит криков, хоть режь. В парке и на веранде меж колонн поселится мгла, и кто знает, что блуждает в ней в отсутствии хозяев? Может, стенают сонмы посольских призраков, нашедших предпоследний приют в объятьях пылких южных девственниц…
…или упырей, алчущих девственной крови…
…или демонов, алчущих девственной души…
…кольцо сердито куснуло за палец.
Это был не демон и не упырь. Это был Вилль. По-прежнему крепкий и подтянутый, только теперь кожу покрывал загар, что по контрасту с ослепительно-белыми широкими штанами смотрелось просто восхитительно. Рубашку он не надел, поэтому знахарка разглядела на предплечье что-то вроде браслета, обвившего руку до локтя. Её друг Арвиэль, каким он стал красивым! И волосы колечками падали на плечи, как ей хотелось! Он вышел на балкон и потянулся так, что Алессе показалось, будто она слышит хруст суставов, разминаемых после сна (крепкого и безмятежного, нагишом на шёлковых простынях, да!)
Засмотревшись, она вдруг поймала себя на том, что уже занесла ногу, дабы явить себя во всей красе, и спешно подобрала конечность обратно. Летописная получится встреча: она — при параде и в шляпе, он — при пижаме. Здра-авствуйте, господин посол! Нет, Алесса была бы не против, но Вилль… Вилль есть Вилль, и «привет» он скажет по-орочьи.
В голову закралась шальная идея дождаться, пока аватар выйдет в парк, чтобы прыгнуть сзади ему на спину. Мол, не ждали?!
«Да, и помрём мы с улыбкой», — проворчала пантера.
В этот момент Вилль обернулся на чей-то окрик, а Алесса так и ахнула: да он себе на спине грифона намалевал, патриот шушелев! Лопаткой для блинов по голове! Или скалкой!
Но произошедшее следом шокировало её до такой степени, что мысли об изощрённых способах воспитания попросту вылетели из головы.
Из проёма вышла женщина, чем-то смутно знакомая, и остановилась напротив аватара. Даже гнев не исказил тонких черт её бледного красивого лица. Женщина что-то выговаривала, а Вилль хмурился, но слушал. Алессе бросилась в глаза крупная рубиновая брошь на лямке лилового платья. Разглядеть её как следует было невозможно, но что-то неуловимо знакомое цепляло. Звездой блеснул алмаз…
Ответ, казалось, кружил у самой головы, как рыбка у крючка с хлебным мякишем: клюнуть или нет, вдруг надуют?
Тонкий палец нравоучительно ткнул аватару в нос. Вилль вдруг клацнул клыками, будто собираясь откусить оный, а, когда палец отдёрнулся, захохотал. Женщина тоже рассмеялась, сверкнув жемчужными зубками, и потянула его за руку, как ребёнка. Вилль послушно пошёл следом, однако от фривольного шлепка не удержался.
То ли туча на солнце набежала, то ли вовсе оно погасло, но у Алессы потемнело в глазах, а когда она протёрла их кулаками, балкон уже был пуст, и лишь занавески покачивались на ветру. Проморгавшись, кинулась к изгороди. Как жестоко, когда в один миг разбиваются мечты, и ледяной звон их осколков дрожит в ушах…
Алесса перемахнула изгородь, сама не заметив как, съехала под холм в густые заросли и рухнула на колени, уткнувшись лбом в землю и зажав уши руками. Лучше ничего не видеть, не слышать и не знать. И не помнить.
Зачем вообще пришла сюда? Зачем пришла сейчас?!
Всё она виновата — никчёмная, мерзкая, лживая побрякушка!
Словно в тумане, когда всё происходящее кажется нереальным, Алесса разбинтовала палец и дёрнула, но кольцо, кажется, сжалось ещё сильнее. Как и сердце. Да, и раньше она понимала, что Вилль старше и с женщинами наверняка опыт у него имеется. Но это было ДО неё, и потом, одно дело понимать, другое — наблюдать воочию.
Больно. Больно!
Алесса уронила ватные руки на колени, безучастно наблюдая, как по коже стекают жгучие капли. И сколько так просидела — неизвестно…
«Вернёмся домой…» — наконец, шепнула пантера.
Алесса подняла голову. Да! А ты, Винтерфелл, будь счастлив… с кем хочешь! Злиться надо только на себя. За глупость. За самоуверенность. За наивность. Стоит посмотреть правде в глаза: всегда капитан Винтерфелл относился к ней, как к взбалмошному котёнку, и не давал повода подозревать большего. Правильно северингский леший говорил, мол, береги косу, ведь коса — это девичья гордость. А теперь и той нет.
Вниз с холма бежалось легко, к тому же, в три хлыста подстёгивали обида, униженное самолюбие и распроклятое осознание того, что её предали. Уже в городе ноги остановились сами, лучше хозяйки чувствуя, что ещё шаг — и она свалится от усталости. Пришлось передохнуть на скамейке.
Кошки на душе не скребли, а душераздирающе скрежетали. Шаг вперёд, другой — это как плыть против течения. Но впереди её ждут свои, а чужой остался за спиной. Не оборачиваться! Алесса сглатывала, но комок увяз в горле намертво. Уйдёт ли когда-нибудь вместе с барабанным боем ставшего вдруг колким сердца?
