Не менее двух раз в день Эгин совершал омовение в большом тазу из обожженной по какому-то очень хитрому рецепту белой глины. В Пиннарине Эгин никогда не купался больше одного раза в день жарким летом или одного раза в три дня промозглой и сырой зимой. Но в Хоц-Дзанге прежние привычки ему изменили.
Во-первых, делать было особенно нечего. Во-вторых, он занимался любовью настолько часто и необычно, что сохранять тело в чистоте без частых купаний было совсем не просто. А в-третьих ― и это самое важное, ― Тара настоятельно рекомендовала ему (а в положении Эгина это значило почти то же, что приказывала) поступать так, а не иначе. «Если ты не будешь купаться в этой воде, ты иссохнешь, твое тело сморщится, а волосы поредеют настолько быстро, что через неделю ты будешь похож на тридцатилетнего, через десять дней ― на сорокалетнего, а через двадцать дней ― умрешь». Таре, похоже, не хотелось, чтобы Эгин отправился к Намарну так спешно, хотя Эгин догадывался, что не что иное, как ее любовь, делает так, что человеческое тело старится и превращается в гнилое мясо с такой неслыханной быстротой.
«Что это за вода?» ― спросил как-то Эгин, сочтя свой вопрос, по меньшей мере, резонным. Тогда Тара долго колебалась, прежде чем ответила. Историю, которую она поведала "Эгину вскоре после этого, ему хотелось выбросить из головы как можно быстрее. Сводилась она приблизительно к следующему. Где-то на севере от Хоц-Дзанга есть дерево, возле которого после ночной грозы собираются горные лисы ― бесхвостые, трусливые и удивительно сообразительные твари. Кровожадность и любовь к человеческому мясу, однако же, присущи им в полной мере. И хотя на человека такая лиса, чей мех сер, а хвост короток и некрасив, никогда не решится напасть ни в одиночку, ни группой, детям смегов часто приходится терпеть от них. Родители заклинают своих детей возвращаться домой засветло, ибо для ребенка нет ничего страшней, чем столкнуться на горной дороге с тремя-четырьмя животными.
После грозы эти лисы собираются под старым рас – кидистым деревом большой стаей. Каждая из них несет на хвосте крохотный бледный огонек, светящийся в безлунной ночи, словно гнилушка или упавшая звездочка. Они располагаются вокруг дерева семиконечной звездой и начинают скулить и перетаптываться на месте, в то время как огоньки каким-то непостижимым образом перекочевывают с их хвостов на ветки дерева и светятся, словно масляные лампады на Празднике Тучных Семян. У смегов есть примета ― кому довелось хоть одним глазом взглянуть на это дерево, тому суждено либо прославиться, либо погибнуть в дальней стороне в ближайший год.
И тут начинается самое интересное. Лисы образуют вокруг ствола плотное кольцо и начинают бить по дереву лапами, будто в барабан. Как бы отзываясь на этот бой сверху, с ветвей и листьев дерева начинают градом катиться тяжелые капли, что остались там с прошедшего дождя. Обрадованные твари начинают кататься по земле, ловить ртами эти капли и жадно глотать воду, которая, по поверьям смегов, обладает свойством залечивать даже самые тяжелые раны, исцелять тех, кто при смерти, оживлять мертворожденных младенцев и творить прочие чудеса. Но набрать хоть наперсток этих капель настолько непростая задача, что почти никто из смегов не отваживается дерзать ради этого. Дело в том, что лисы, занятые таким вот жутковатым купанием, от вида которого, по уверениям Тары, седеют даже окрестные горы, становятся свирепы и сильны вдесятеро против своего обыкновения, и даже взрослому человеку не оборониться от них ни мечом, ни луком.
Вот в этой-то воде и купался, по уверениям Тары, Эгин, который не удержался от вопроса о том, как же самой Таре удалось набрать ее в таком изобилии. «Ради твоего здравия, Эгин, я пошла на опасную хитрость. Однажды, приметив сияющее дерево после грозы, я привезла туда подводу с семью пленными северянами, которые давно дожидались казни в подвалах Хоц-Дзанга. И я выпустила их поблизости, когда вода уже полилась, а лисы стали кататься на спинах. Когда твари поняли, что кто-то нарушил их покой, их глаза стали ледяными, а шерсть на спинах поднялась дыбом. Нечистые завопили, но деваться им было некуда… одним словом, пока лисы лакомились мясом, я собрала эту воду для тебя».
Тупо глядя в надвигающиеся сумерки, Эшн, наверное, в десятый раз вспоминал рассказ Тары, поразивший его так сильно не то благодаря странной жестокости его новой возлюбленной, не то благодаря своей абсурдности, сказочности, от которой он, однако, становился лишь более правдоподобным и достоверным. Да что там рассказ, Эгин чувствовал, что после получаса любви с Тарой обессиливает так, как не обессиливал после четырех часов безостановочных упражнений в фехтовальном зале и лишь только благодаря купаниям способен продолжать в том же духе и дальше. Ночь за ночью. Три ночи. Три! Значит, сегодня полнолуние?
И в самом деле, Эгин заметил полный чуть красноватый пятнистый блин Хозяйки Ночи, поднимающийся из-за иззубренного края разрушенной башни.
«Значит, сегодня меня ожидает еще один сюрприз. Я наконец-то увижу женщину, с которой занимаюсь любовью уже третьи сутки». Эгин вздохнул. Одна вещь не то чтобы мучила его, но уж, по меньшей мере, не оставляла равнодушным. Если Вербелина и Авор совершают купания два раза в день, как и он, они живы и невредимы. А если нет?
– Я здесь, ― промурлыкала Тара.
Эгин вздрогнул. Погруженный в странные раздумья, он не услышал скрипа дверных петель, который обычно предварял появление в его покоях Говорящей Хоц-Дзанга. Да и был ли этот скрип? Эгин подозревал, что Тара вообще могла обходиться без дверей, когда хотела. И стены тоже не были ей помехой. Впрочем, насколько заметил Эгин, она старалась не злоупотреблять своими способностями в его присутствии. Тара была умна и понимала, что предел здравомыслия Эгин уже оставил позади. А стало быть, предел безумия для него теперь стал необычайно близок и легко преодолим.
– Рад тебя видеть, ― машинально отвечал Эгин, хотя видеть по-прежнему было нечего.
– Кстати, ― бодро продолжила Тара, которую приветствие Эгина изрядно развеселило, ― сегодня будет то, что я тебе обещала.
– А когда?
– Когда луна достигнет своего наивысшего положения над Хоц-Дзангом.
Эгин бросил разочарованный взгляд в окно. И снова обещанного придется ждать. Чтобы как-то отвлечься от идеи, ставшей приобретать в его сознании черты навязчивой, он обнял Тару и подарил ей глубокий и страстный поцелуй. Сколь бы ни была странна их связь, сколь бы ни была она противоестественна для человека, каким, несомненно, Эгин все еще являлся, она дарила ему такую глубину чувствования, какой не удавалось ему достичь в плотской любви ни разу прежде. Хотя нет, однажды с Овель все-таки удалось. Овель… Нет, ему не хотелось вспоминать о ней здесь и сейчас. Быть может, потому, что он боялся, что его ум и его мысли ― открытая книга для Говорящей Хоц-Дзанга, которой ведомы тайны эпохи Третьего Вздоха Хуммера. Одним словом, даже одними мыслями об Овель он не хотел омрачать свою связь со странной девушкой, которую некогда любил сам Элиен, звездно-рожденный. Хотя Искушение спросить у Тары о ее судьбе было велико. Очень велико. Ну хоть не о ней, так… Овель, клешни Скорпиона, Убийца отраженных…
