– Вот-вот. Именно поэтому я и обратился к тебе с просьбой. Ты пойдешь в Пинкар и установишь нескольких пауков в храме Авохира и в казармах краснополосых…
Девушка попыталась возразить, но Ратип жестом остановил ее.
– Я разобрался в устройстве пауков и усовершенствовал их. Звук, который издают мои механизмы, способен не только разлагать масло. Его колебания могут обращать камни в песок, а песок плавить в стекло. В день мерцающего полнолуния и храм, и казармы взлетят на воздух!
– Но это все же твой бог, Ратип. Неужели ты хочешь взорвать храм?
– И храм, и казармы. Я хочу уничтожить и шраттов и краснополосых, чтобы прекратить наконец их бесчинства на моей земле. Ты поможешь мне, Ксанча? Сделаешь это для меня?
– Я поговорю с Урзой.
– Мне кажется, ему не стоит об этом знать…
– Ратип! – возмутилась Ксанча. – Я ухожу и возвращаюсь вместе с Урзой. Он дает мне мешки с пауками. Неужели ты думаешь, что его можно обмануть?!
– Просто не говори ему…
– Прекрасно!
– Ты поможешь мне? – Юноша заглянул в глаза Ксанчи, но та отвернулась.
– Мне нужно подумать.
Ни той ночью, ни в последующие дни Ратип не возвращался к этому разговору. Но однажды, когда они вновь остались наедине, Ксанча сама подошла к юноше и решительно произнесла:
– Завтра он отведет меня в Руссвор. Я точно знаю, что там нет фирексийцев. Но это недалеко от Пинкара, и я смогу слетать туда…
– Я знал, что ты согласишься, знал! – радостно воскликнул Рат, подхватил девушку на руки и понес к кровати.
Позже, когда он заснул, Ксанча приподнялась на локте и посмотрела в его лицо. В вечернем сумраке Ратип очень походил на ее любимый портрет Мишры. «Как ловко этот мальчишка заставил меня делать то, что ему нужно», – удивилась фирексийка и подумала о Кайле бин-Кроог.
* * *
На следующий день, когда Урза взял ее за руку, чтобы через межмирие отправиться в Руссвор, Ксанча была уверена, что он знает о пауках Ратипа, лежащих в ее мешке. Девушка краснела и не решалась поднять глаза.
– В этом нет ничего постыдного, Ксанча, – сказал Мироходец через минуту, стоя на холме перед Руссвором. – Он – юноша, а ты предпочитаешь быть женщиной. Я слышал, как вы смеялись вчера вечером. Никогда раньше ты не была такой счастливой, и я очень рад, что вы нашли друг друга. После мерцающего полнолуния я уйду и оставлю вас вдвоем.
С этими словами он растворился в воздухе. Поразмышляв некоторое время над словами Урзы, Ксанча прочитала заклинание, зевнула и направила летающую сферу к столице Эфуан Пинкара.
Рассвет застал ее входящей в город через главные ворота. Ничто не предвещало неприятностей, когда дорогу девушке преградил стражник в длинном черном плаще, отороченном полосами красной ткани. Долговязый худой мужчина оглядел ее с ног до головы, растянув тонкие бледные губы в мерзкой усмешке, и попросил назвать имя и цель посещения столицы.
– Ратип, – выпалила Ксанча первое, что пришло ей в голову, – сын Мидеа из Медрана.
– Зачем прибыл в Пинкар? – Стражник наклонился к разодетому в дорогие одежды коротышке и, выдохнув ему в лицо запах вина и лука, задержал взгляд на мешочке с монетами.
– Пришел помолиться на Священном Писании Авохира в пятую годовщину смерти отца, – отчеканила девушка, вспоминая слова Рата о том, что ритуал поминовения родственников в годовщину их смерти был одним из самых почитаемых в Эфуан Пинкаре.
– Мир тебе, – выпрямился мужчина, все еще косясь на тугой кошелек. – Да пребудет с тобой Авохир.
Коснувшись ее щек дважды, как предписывал обычай, и получив ответный поклон, он отвернулся к воротам, а Ксанча направилась к храмовой площади. Справедливо рассудив, что в казармах наемников днем ей делать нечего, она вступила в святилище Авохира, двери которого всегда были открыты для страждущих.
В полумраке храма девушка увидела длинную вереницу ждущих благословения прихожан, протянувшуюся к высокому, покрытому длинным красным пологом алтарю. На алтаре лежала огромная раскрытая книга – Священное Писание Авохира, – самая большая из всех, что когда-либо приходилось видеть Ксанче.
Высокий широкоплечий священник, облаченный в пурпурные одеяния, возлагал руки на головы молящихся, шептал благословение, а затем, окропив морской водой из широкой серебряной чаши, отпускал их восвояси. Мелко кланяясь, благословленный припадал к бархатному пологу, покрывающему алтарь, осушая слезы просветленной благодарности, и спешил к выходу из храма.
Вскоре высокого священника сменил другой, столь же могучий телом, из-под капюшона которого виднелась черная окладистая борода. «Шратт», – определила Ксанча, вспомнив разговор с Ратипом в разоренной деревне.
Подойдя к чернобородому служителю, девушка почувствовала еле уловимый аромат фирексийского масла и попыталась заглянуть под капюшон, но увидела лишь крошки, застрявшие в черных волосах, и мясистый, в красных прожилках, нос.
– Мир тебе, – густо пробасил священник, касаясь ее щек. – Да пребудет с тобой Авохир.
Ксанча поклонилась и, шагнув к алтарю, опустилась на колени перед красным пологом. Прикрепив пару пауков к каменному постаменту, она осмотрелась по сторонам и заметила в левом приделе храма небольшую приоткрытую дверцу, из которой явственно доносился запах масла.
Девушке ничего не оставалось, как незаметно проскользнуть в эту дверь. В коридоре, ведущем в кельи священников, пахло сильнее. Достав из мешка горсть пауков, она стала прикреплять их к стенам, вспоминая храм в Моаге. Ей в голову пришла мысль о том, что для проникновения в чужой мир фирексийцы всегда используют религию, несмотря на то что в самой Фирексии не существовало ни богов, ни веры, было лишь слепое подчинение Всевышнему.
Добравшись до узкой каменной лестницы, Ксанча услышала внизу тяжелые шаги и вскоре увидела священника, закутанного в красный плащ. Мужчина не глядя оттолкнул ее к стене и поспешил по коридору к приоткрытой двери в храм, оставляя за собой густой масляный дух. «Сомнений быть не может, где-то рядом есть переноска». Ксанча облачилась в броню.
Снизу тянуло холодом, маслом и пылью. Наверняка там располагался храмовый склеп. Стараясь двигаться как можно тише, она спустилась по лестнице и, оказавшись в темном тесном проходе, замерла, переводя дух. «Может быть, стоит вернуться и рассказать все Урзе?»
– Ага!
Даже спустя три с половиной тысячелетия она узнала этот голос.
– Джикс, – выдохнула Ксанча, чувствуя, как по телу скользит липкий холодный страх.
Он стоял в конце узкого коридора, окруженный серым пыльным светом, точно таким же как тогда, в Первой Сфере. За его спиной поблескивал черный диск переноски. С тех пор как Ксанча видела его в последний раз, демон сильно изменился, стал выше. Теперь его тело почти полностью состояло из металлических пластин, скрывающих провода, пульсирующие блестящим маслом. Посередине высокого гладкого лба помещался крупный рубин, защищенный со всех сторон острыми шипами. Здесь, под землей, в склепе, он казался воплощением зла.
