— Он для госпожи Грацианы, — пояснил Хоррибл. — Для нее всегда заказывают отдельно. Меню прислали сегодня с утренней почтой.
Я пожала плечами:
— Того, что мы наметили, вполне достаточно. Блюда на любой вкус и желудок. Случись какому-нибудь королю вечерком заблудиться поблизости, и то не придется краснеть, приглашая его за стол.
Ответ Хоррибла был в духе того, что я получила накануне от Кроверуса.
— Но госпожа Грациана всегда присылает свое меню. — Видя, что слова не возымели должного действия, слуга добавил: — Это фактически… традиция.
Последнее слово в его устах прозвучало почти как «воля Небес».
— Ну, так в этот раз мы изменим традиции.
Хоррибл вконец растерялся.
— Она просто не станет есть ничего другого, соблюдает фигуру. Помните, как вы с горошиной «Шикобрак».
А вот это сработало лучше всех предыдущих аргументов.
Я покосилась на кекс и отложила его, стряхнув руки.
— Что такое? Вам не нравится?
— Да нет, вкусно, просто… я снова на диете.
— Опять гороховой?
— Нет, другой. Даже более жесткой.
Наши взгляды скрестились на жестянке, где дожидались своей казни еще несколько кексов и нежнейших ванильных булочек в сахарной глазури.
— Неужели придется отправить их обратно? — расстроился Хоррибл.
Я сцепила зубы, почти ощущая на языке крупинки марципана и слыша горестный вопль отвергнутых плюшек.
Видя мои сомнения, слуга огляделся, приложил ладонь сбоку ко рту и наклонился через стол:
— По слухам, пекарня, с которой сотрудничает Мартинчик, изменила рецептуру, дополнив ее фейской пыльцой. Поэтому с их продукцией другим сложно тягаться. Недешевое, конечно, удовольствие, но… так и тает во рту.
Я поневоле перешла на такой же шепот:
— Разве этот порошок не вызывает привыкание?
— Только пыльца пещерных фей. Остальные виды усиливают вкус и добавляют выпечке пикантность.
Пар, поднимавшийся от еще теплой выпечки, коварно завернул шлейф в мою сторону, пощекотав ноздри.
— Хорошо, — сдалась я, снова беря кекс. — Только предупредите, чтобы в обеденные положили поменьше изюма. Так и скажите, что я на диете.
— Насколько меньше?
Я смерила кекс критическим взглядом.
— Пусть урежут на четверть. Нет, стойте, на треть.
Хоррибл сочувственно поцокал языком.
— И правда, жесткая…
* * *
— Что это?
— Откроешь у себя в комнате. — Дракон ответил, не поднимая взгляда, а кончик пера продолжал вывязывать на пергаменте строки с уже знакомыми размашистыми буквами.
— Вы правда пишете письмо или просто не хотите на меня смотреть?
Острие замерло, и Кроверус поднял глаза, но перо не отложил.
— Откроешь у себя в комнате, — ровным голосом повторил он и, видя, что я собираюсь потрясти коробку, сделал упреждающий жест. — Лучше не надо. Могут сломаться.
Раньше при виде подарочной упаковки все прочие мысли и желания отступали перед одним — поскорее развязать, разорвать, перегрызть зубами ленточку и с предвкушающим трепетом поднять крышку. Предвкушение всегда лучше самого подарка. Ну, или почти всегда. Как правило, внутри оказывался наряд. Папа баловал меня до неприличия, да и от иностранных послов, прослышавших про любимую дочь Бессердечного Короля, перепадало: украшения, туфельки, редкие книги, певчие птицы с волшебным оперением и завораживающими голосами, перламутровые раковины, воспроизводящие шум прибоя — чтобы класть в ванную во время купания и, прикрыв глаза, представлять виденное лишь на картинках море.
От подарков я не отказывалась, я их всегда любила. Но сейчас мне было совершенно безразлично, что внутри. Платье, как и в прошлый раз? Ритуальные колокольчики на щиколотки для сегодняшнего вечера?
Я положила коробку на край стола и шагнула вперед.
— Послушайте, то, что случилось этой ночью…
— Ничего не было, — отозвался дракон все тем же ровным искусственным голосом, от которого меня продирала дрожь. Словно беседую с механической куклой. — Мы танцевали и только.
— Мне жаль, что произошло то, что произошло. Я не хотела обижать вас.
— Ты и не обидела.
А в глазах — потрескавшийся черный лед. Дракон указал подбородком на коробку.
— Открой.
— Но я думала, вы желаете, чтобы я открыла ее наверху…
— Желал. Теперь хочу видеть выражение твоего лица.
Я неуверенно подтянула коробку, расположив ее так, чтобы удобнее было развязывать бант. Завязки никак не давались, и я закусила губу, пытаясь справиться с ними.
— Я помогу.
Дракон поднялся, обошел стол и встал позади. Затылок погладило дыхание, от которого мысли спутались, а в коленях снова появилась слабость, и на какой-то безумный миг захотелось ощутить на плечах его сильные руки и очутиться в кольце объятий, которые скорее сокрушат, чем отпустят, почувствовать жар, перетекающий из его губ в мои, услышать, как сердце дракона ускоряет бег, опьяненное моей близостью, а хриплый выдох облекается в мое имя…
Ничего этого не произошло.
Кроверус когтем поддел ленту, и она легко поддалась, словно того и ждала.
— С крышкой справишься? — В голосе звучала насмешка, но за ней пряталось вовсе не веселье. Тон — лишь ширма, чтобы скрыть настоящие чувства.
И взгляд острый, выжидающий. Тяжелый.
И снова тишина, разрывающая барабанные перепонки.
Я приподняла крышку, не отрывая взгляда от дракона. Он первым отвел свой, дернул плечом, и я наконец посмотрела на содержимое коробки.
И остолбенела.
— Это…
— Щипцы. Магические.
Пальцы у меня задрожали, и взгляд Кроверуса высох, как последняя капелька росы с наступлением утра. Похоже, он увидел то, что хотел, но правильно ли истолковал?
Тон стал отстраненно-деловитым. Дракон вернулся за стол и вновь взялся за перо, но не чтобы писать. Пальцы бесцельно вертели его, мяли кончик, и тот ранил кожу, окропляя бумагу кровавыми чернилами. Дракон ничего не замечал.
— Откуда вы узнали? — прошептала я, продолжая рассматривать подарок.
Казалось, если подниму глаза, тут же разревусь. От облегчения — ведь щипцы, которые я считала навеки утраченными, нашлись, и мы с Озриэлем сможем быть вместе, когда я разберусь с Горшком, — а еще от смутного сожаления, что они нашлись.
Как будто прежде я стояла перед двумя мостиками, сомневаясь, и вот один из них внезапно рассыпался.
— Атрос сказал.
Следующая догадка оглушила.
— Так это вы были тем самым покупателем, который приобрел последний экземпляр?
Увел из-под носа, моего и мадам Лилит.
— Я, — не стал отрицать дракон.
