— Наверное, — вздохнул Мелифаро. — Ну что, будем отсюда сматываться?
— Пожалуй, — кивнул я. — Но сначала надо бы немного исправить настроение.
— Я, собственно, именно с этой целью и предлагаю тебе делать ноги. Глядишь, повезет, попадем в какое-нибудь забавное местечко вроде вчерашней ярмарки, настроение само собой исправится.
— Нет. Надо, чтобы сначала оно исправилось, а уже потом можно совать нос в очередное пекло, — вздохнул я.
— Не понимаю я тебя, — раздраженно буркнул Мелифаро. — Это что, очередной заскок?
— Внеочередной, — ухмыльнулся я. — У меня есть теория…
— Плохо дело, — саркастически заметил мой друг. — Только твоих теорий мне сейчас не хватало. И без них тошно.
— Не ной, — строго сказал я. — Тошно ему, понимаете ли… Всем тошно.
— Особенно этим ребятам там, за окном, — подхватил Мелифаро. — Слушай, Макс, если уж ты решил отяготить свой беспомощный разум напряженным мыслительным процессом, скажи мне, будь так добр: у тебя, случайно, нет теории касательно того, как заказывать музыку в этом поганом местечке? Если уж мы обречены на вечные скитания по Лабиринту Мёнина, я бы предпочел почаще попадать к красивым покладистым девушкам. Надеюсь, ты не против?
— С какой стати я должен быть против? Я же не эльф! — фыркнул я. — Кстати, ты будешь смеяться, но моя теория касается именно…
— Погоди-ка, — перебил меня Мелифаро. — Кажется, мы подъезжаем.
— Куда? — встревожился я.
— Куда надо, туда и подъезжаем, — отрезал он. — Так что давай делать ноги. Потом изложишь свою теорию, ладно?
— Сделать ноги всегда успеем, дай посмотреть, что это за место такое, — попросил я. — Обидно, если в памяти не останется ничего кроме этих… существ.
Пейзаж за окном наконец-то переменился. Безумная голая толпа осталась где-то далеко, я едва мог различить ее смутные очертания. Впрочем, вскоре они окончательно скрылись за очередным поворотом.
Поезд подъезжал к большому городу. Высотные здания пригорода напоминали пирамиды, возведенные нерешительным зодчим: основания чуть у́же, чем требует классический образец, вершины слегка усечены — на радость любителям пентхаусов. Ближе к центру дома становились все ниже; мне понравились причудливые сады на крышах и мелкие белые цветы, нежным снегом припорошившие тротуары.
Поезд замедлил ход, нырнул в темноту тоннеля. Не успели мы опомниться, а за окном уже медленно плыл пустой перрон. Еще через минуту поезд остановился, жалобно скрежеща. В дверь нашего купе отчаянно загрохотали кулаками, а из вагонов тем временем начали выходить люди с чемоданами, все как один белокурые и краснокожие — это был сочный кадмиево-алый оттенок.
— С этим миром все ясно, — угрюмо резюмировал я. — Небось красненькие — господствующая раса. Живут в этом красивом городе и наслаждаются всеми благами своей уютной цивилизации. А те ребята в степи — какие-нибудь местные «недочеловеки». Не удивлюсь, если их тут едят — неужто столько биомассы да коту под хвост? Не верю… Господи, как же это все скучно!
— Да, невесело, — мрачно согласился Мелифаро. — И мне кажется, что ты бредишь… Но это не имеет значения, правда?
— Ни малейшего, — подтвердил я.
— Вставайте, выходите, приехали! — проводница вопила так, что архангел Гавриил вполне мог бы уступить ей привилегию поднимать мертвых из могил накануне Страшного Суда и не морочиться со своей легендарной трубой.
— Пошли, Макс, — к воплям встревоженной тетки присоединился зануда Мелифаро. — Не такое уж великое удовольствие сидеть в этой конуре, чтобы держать оборону против разгневанной женщины!
Мы взялись за руки, он решительно распахнул дверь купе, мелькнули испуганные глаза и брезгливо скривившийся рот краснокожей щекастой блондинки, но мы не стали задерживаться на пороге, чтобы выяснить причины ее недовольства, а шагнули вперед и… чуть не захлебнулись ледяной влагой.
Однажды давным-давно, много-много жизней назад, мы с друзьями почти целый месяц прожили в палатке на берегу моря. Одной из наших любимых идиотских шуток было аккуратно отнести спящего к морю (алкоголь и свежий воздух способствовали мертвецкому сну) и зашвырнуть беднягу в воду, как можно дальше от берега. Мне тоже несколько раз доставалось, так что могу свидетельствовать: эффект неописуем, особенно на рассвете, когда сон крепок, а вода холодна.
Сейчас с нами произошло нечто в таком роде: полусонные, размякшие после отдыха в тесном, жарко натопленном купе, изрядно вспотевшие, мы угодили в воду, температура которой вряд ли превышала пятнадцать градусов по Цельсию. Для короткого купания в очень жаркий день это еще худо-бедно могло бы сойти, но для затяжной утренней ванны — совершенно неприемлемо.
Хуже всего было, что вода окружала нас со всех сторон, и никакого намека на твердое дно под ногами не предвиделось.
— Грешные Магистры, опять мы влипли, — тоскливо сказал Мелифаро после того, как нам удалось восстановить дыхание и немного привыкнуть к температуре воды — насколько к ней вообще можно было привыкнуть.
— Скорее уж «вмокли», — буркнул я. — А признайся, дружище, ты ведь хотел умыться? Плеснуть в лицо прохладной водой, чтобы прогнать сонную одурь…
— Издеваешься, да? — мрачно спросил он. — Скотина ты все-таки, Макс. Редкостная.
— Не издеваюсь, а ищу подтверждение своей теории, — терпеливо объяснил я. — Я, кстати, тоже хотел умыться. Не могу сказать, что все утро упорно мечтал об умывании, но где-то на заднем плане все время крутилась такая потребность. Чего хотели, то и получили.
— Думаешь, в этом грешном Лабиринте исполняются наши желания? — презрительно фыркнул Мелифаро. — Что-то я не заметил! Если бы они исполнялись, я бы давно был дома. Ты тоже, полагаю.
— В том-то и пакость, что не все. Только неосознанные, — объяснил я, пытаясь устроить свое тело в воде таким образом, чтобы затрачивать как можно меньше усилий на жалкое барахтанье. — Ты умеешь плавать, лежа на спине? — сочувственно спросил я Мелифаро. — Рекомендую попробовать.
— А толку-то? — сварливо спросил он. — Все равно пойдем ко дну. Не сейчас, так через полчаса.
— Не все равно, — я поймал себя на том, что пытаюсь говорить с ним, как взрослый с упрямым ребенком. Благоприобретенная разница в возрасте, поначалу казавшаяся только внешней, постепенно давала себя знать. — Человек не может долго находиться в такой холодной воде. Сердце, знаешь ли, останавливается.
— Как я его понимаю! — язвительно фыркнул мой друг.
— Но это происходит не сразу, — терпеливо продолжил я. — Поскольку мы с тобой уже убедились на собственном опыте, что смерть здесь — всего лишь способ открыть очередную дверь, значит, нам следует заботиться только об одном: умереть как можно комфортнее. А замерзать гораздо приятнее, чем тонуть. Скоро тебе покажется, что стало тепло.