— В Юромку? — изумился Олег. — С чего ты взяла?
— Дык, все мужики вчерась толковали, что ты в Юромку отправляешься, нечисть тамошнюю изводить. Сделай милость, гостинец прихвати.
— Вот это ква, — дернул головой ведун. — Сам молчал, так добры люди постарались. Не собирался я ни в какую Юромку ехать, Любава. Мне в Новгород надобно, к вещему Аскоруну с вопросом важным.
— Не поедешь? — В голосе хозяйки прозвучало такое разочарование, что Олег чуть зубами не заскрипел.
— А далеко хоть до Юромки вашей?
— Верст двадцать по дороге далее.
— То есть километров сорок, — сделал простенький перевод ведун. — А до Новгорода тысячи полторы, если со всеми поворотами. Ладно, хозяйка, для бешеной собаки сто верст не крюк. Давай свои гостинцы.
Обрадованная женщина не только подарила гостю лишний холщовый мешок, в который уложила свою передачу, но и помогла взнуздать и навьючить коней.
— Вестей от Милославы, почитай, года полтора нет никаких, — торопливо говорила она. — Передай, беспокоюсь я. Сестра, дескать, беспокоится. Пусть хоть какую весточку через прохожих передает. Али отпишет, как живет. А лучше, пусть с детишками да мужем в гости приезжает. Недалече живем ведь. Так и передай. А я за тебя вечор Стрибогу жертву принесу, дабы путь был легким. Прощевай, путник.
Хозяйка пошла открывать ворота.
— И ты прощай, Любава. Пусть годы твои будут длинными, а смерть легкой… — Олег и сам не уразумел, как вырвались у него эти слова, но, произнеся, понял: так и будет. Он закинул повод заводного коня на луку седла и пнул пятками свою гнедую, указывая ей выезжать на дорогу. — Мир этому дому до скончания века…
Дороги в здешних местах были просто прелесть: вроде и проселок еле накатанный, а ни луж, ни болот, ни низин влажных, ни оврагов темных. Скачи и скачи, оставляя за собой частую цепочку из пыльных облачков. Леса вокруг стояли большей частью березовые. Видать, пожар лесной когда-то прошелся, огромные просторы опустошил. Но иногда воздух начинал пахнуть смолой, приторной сухой чистотой — и по сторонам вырастали стройные сосновые стволы.
Озер, правда, Олег так и не встретил, да и ручьев проточных здесь почти не имелось. Видать, и те, и другие жить без вязей не хотели. Иначе говоря, любишь в озерах купаться — люби и комаров болотных кормить.
Отчаявшись найти красивое местечко, часа через три пути Середин остановился на солнечной опушке, ослабил скакунам подпруги, пустил их немного попастись на сочной зеленой траве, сам достал еще теплую курицу, развернул пропитавшиеся жиром лопухи, подкрепился, запивая угощение обнаруженным рядом с ним едким квасом из столь любимой на Руси репы. Потом собрался и двинулся дальше.
Лес постепенно менялся. Все так же светило солнце, все так же шелестели на ветру серебристые березовые листочки. Однако ведун никак не мог отделаться от ощущения, что мир вокруг становится иным. Не таким привычным, как раньше. Темнее, что ли… Середин, чувствуя, как в душе нарастает неприятное предчувствие, невольно проверил, на месте ли кистень, легко ли сдергивается притороченный сзади щит и вынимается сабля.
Дорога сузилась, березняк сменился густым, как стена, ельником, который тут же разошелся в стороны, открывая взору желтые от спелого хлеба поля. Стала видна и деревня впереди: крытые ярко-желтой соломой избы, длинные изгороди в три жерди, пасущиеся чуть в стороне коровы и церковь. Самая настоящая церковь: два крытых дранкой шатра, один над средней частью, другой чуть далее, поднятые над ними желтые кресты, выпирающее вперед крыльцо с двускатным навесом, одетый в черную рясу поп на нем и стоящие в пыли на коленях крестьяне, которые низко кланялись по команде священника.
— Понятно… — придержал коней Олег. — Похоже, здесь тоже празднуют зажинки. С весельем мне в последнее время везет.
К тому времени, когда он неспешным шагом въехал в селение, молящиеся уже разошлись. Со дворов стали слышны стуки, позвякивание железа.
— Можно подумать, туземцы собираются на войну, — пробормотал Середин, постучал в ворота крайнего дома: — Эй, хозяева! Не подскажете, Оскар Тихоня и жена его Милослава где живут?
— Не Оскар, язычник, и не Милослава, — недружелюбно отозвались со двора, — а Георгий во Христе и супруга его София. Второй дом по этой же стороне.
— Приятно было перемолвиться, — кивнул воротам Олег. — Однако же, как все запущено…
Он доехал до следующего дома, снова постучал:
— Не здесь ли обитает некая София, у которой есть сестра Любава в деревне Клюшниково?
Спустя минуту калитка отворилась, на улицу выглянула женщина в темно-сером, словно выцветшем, платье, таком же переднике, темном, завязанном узлом под подбородком платке:
— Кого ищешь, путник?
— Женщину ищу, — спешился Середин. — Ту, что когда-то вышла замуж за некоего Оскара Тихоню и которая оставила в ближней деревне сестру Любаву, что замужем за добрым мужиком Мирославом.
— Так это я, мил человек. А мужа моего ныне Георгием зовут, так пред Богом крестился.
— Хочу я гостинец тебе от сестры передать. Беспокоится она за тебя. Вестей давно нет. Хочет знать, как живешь, все ли в порядке. Просит весточку с оказией передать. Письмо. Ты ведь грамотная?
— А как же, — пожала плечами женщина. — Волхв нас всех учил…
Она запнулась, испуганно закрыла рот ладонью. Потом торопливо перекрестилась.
— Сейчас, суму сниму, — сказал Середин, но тут, отодвигая женщину, на улицу высунулся крестьянин со впалыми щеками и длинной, черной, узкой бородой.
— Чего тебе надо, бродяга? На нашей земле язычникам бродить не след! Ступай, откуда пришел, пока цел.
Олег, глядя в его горящие глаза, вздохнул, согнул левую руку в локте и принялся неспешно отвязывать эластичный бинт. Затем протянул вперед руку с лежащим на запястье серебряным крестом.
— Никак, христианин? — изумился мужик. — А ну, перекрестись!
— Креститься я не стану, — принялся привязывать крест обратно Олег, — потому как веру свою ношу в своем сердце и выставлять ее напоказ не привык…
«И самое смешное, — мысленно добавил ведун, — что каждое из произнесенных слов — истинная правда».
Мужик немного поколебался, потом кивнул жене:
— Отвори ворота. Пусть путник отдохнет с дороги, перекусит, чем бог послал.
Двор дома походил на маленькую крепость: со всех сторон огороженный сараями, он начисто закрывал происходящее внутри от посторонних глаз. Между строениями имелись только две узкие щели, закрытые короткой жердяной изгородью и калиткой, и две широкие, перекрываемые воротами на обе стороны. Вообще-то, в Клюшниково дворы выглядели точно так же, но вот там ощущения враждебности окружающему миру почему-то не возникало.
