Выдох с ударом шипа — и василиск вернул всадника обратно.
Под рукой лежащего Василия оказался один из великого множества камней.
И хотя боль сверкнула, пронзив насквозь грудь, швырнул каменюку.
Потом он уже понял, что попал врагу прямо в окуляр бимона и, видимо, повредил глаз.
Моджик взвыл и, конвульсивно вздернув дуло, выстрелил. Василий прянул вперед — пусть даже боль занималась гастрономией в его груди, — крутанувшись, подсек противника ногой. А когда тот упал, шарахнул его другим камнем, поувесистее — в область темени.
Василий не стал проверять самочувствие захрипевшего боевика и ринулся вниз, невзирая на то, что в груди как будто работала сотня маленьких гестаповцев. А уже через несколько секунд он не услышал свиста воздуха, выходящего через дырку в груди.
Бой, как вскоре выяснилось, уже стихал. Двое спецназовцев накладывали сами себе повязки, трое постреливали вслед уходящему противнику.
— Куда ты, неугомонный? — спросил майор, явно не собираясь удерживать его больше.
— Спасибо за вечеринку, но теперь мне точно с вами не по пути.
— Я не хочу навязывать тебе компанию, — сказал командир, оценив вторую дырку на жилете Майкова, — и не могу предоставить медсестричку в коротком халатике, но сержант Чернов способен сделать тебе дренаж и перевязку.
— Нет, спасибо, дренаж не нужен, у меня там, в натуре, уже не свистит, значит пневмоторакса нет. Перевязку сам сделаю, только потом. А сейчас я не могу их потерять, басурманов этих моторных, которых мама через попу родила. Если не жалко, дайте мне индивидуальный медпакет первого класса.
— Вообще это дорогое удовольствие, но поскольку ты кровью смыл подозрения… Чернов, поделись с товарищем Майковым.
Хмурый сержант сунул Василию медпакет в камуфляжной упаковке, и еще разгрузку[47] с подарками — в подсумках винтовочные магазины, гранаты, самонаводящиеся мины — «тараканы». Сержант активировал ненадолго одну из них — усами шевелит, лапками перебирает, на звук реагирует.
— Командир, кому предназначалась та сабля?
— Одному козлу. Генералу Козловскому, предателю. Нынче его Казлаускас зовут. Если встретишь и будет нехлопотно убить его — убей. За меня и за нас.
— Товарищ майор, а как тебя зовут. Ну, по имени? Я ведь и тогда не спросил.
— По имени — Слава.
— Да постигнет тебя мирская слава. Прощай.
— Истинно говоришь. До встречи в лучшем из миров.
Два могучих инвалида пожали друг другу руки и разошлись, Василий, сразу уколовшись обезболивающим и противовоспалительными средствами, потащился за боевиками. Он едва не потерял детей гор из виду, но потом все-таки заметил спину замыкающего. Двигались они не слишком быстро, видимо, тащили раненых, поэтому он сумел не отстать, тем более что терзающая боль уже не возвращалась к нему. Несколько раз моджики куда-то палили, но совсем в противоположную сторону — верно, почудилось им что-то с недосыпу. К рассвету боевики Хожи Ахмета добрались до селения — а это была та самая Тарская — и Василий, подобно вампиру, застигнутому рассветом, стал искать себе какой-нибудь склеп. Нашел его в засохшем колодце, который в значительной степени был завален банками из-под колы, пакетами из-под чипсов и даже здоровенными памперсами. Короче, это была спонтанная местная помойка, а мусор накидали доблестные джигиты, не имеющие малейшего понятия об экологии.
В колодце Василий смог, наконец, рассмотреть последнюю рану. Он приготовился увидеть что-то страшное, но это оказалось еще хуже, чем ожидалось. На груди вовсе не нашлось раны глубокой, вместо нее имелся розоватый нарост, напоминающий медузу.
«Ну, брат, договорились же теперь ничему не удивляться, — сказал он сам себе, — вот если бы у тебя два члена выросло, тогда другое дело.»
Сказал это себе Василий и удивился, насколько фальшиво звучит внутренний монолог, насколько неестественным стал весь его психологизм. Похоже было, что психологизм вообще рассчитан на самый естественный ход вещей, а без такового начинается антипсихологизм и бред.
Он проверил, можно ли оторвать эту чертову медузу. Как же, она вырастала из его тела. Похоже, быстрая мутация и ускоренный рост мутировавших тканей входит теперь и в его арсенал.
Бинт был не нужен, но Василий решил еще немного понаблюдать, невзирая на отвращение. Заодно взял пробу крови тестером, имевшимся в медпакете. Удивительный анализ показал, что количество лейкоцитов близко к норме и СОЭ не более того, что бывает при простуде, словно и не было пробоины в груди; лишь некоторое увеличение уровня лимфоцитов намекает, что произошла неприятность.
«Похоже, что я действительно стал ДРУГИМ, не просто с отклонениями и красными полосками, а другим по сути.»
Эта мысль была на вкус, как стальное лезвие.
Часа через полтора края «медузы» стали сворачиваться к середке, отчего возникло сходство с цветком. Цветок сделался бутоном и, съеживаясь, принялся протискиваться вглубь почти заросшей раны, как будто хотел спрятаться от нескромных взглядов. Под конец снаружи не осталось практически ничего, даже шрама, лишь пятнышко молодой кожи. Василий сделал на всякий случай положенные по инструкции противовоспалительные уколы, и абзац — лечить больше нечего. Как будто полный ажур. Новый анализ крови показал лишь небольшое снижение уровня некоторых жиров в крови…
На гористый пейзаж уже вовсю наползала темень. Василий выбрался из колодца и направился в сторону экс-станицы. Нервы играли как струны гитары, ведь тот рейд закончился плохо. Вот уже завиднелся сад, где двенадцать лет назад хотелось впиться в искушающий плод смоковницы…
На этот раз Тарская выставила дозоры. Первый вражеский пост Василий преодолел довольно легко. Двое тяжеловесных лохов сидели, прислонившись к глыбе известняка. Казалось, самое лучшее — прошмыгнуть мимо них по-тихому, без лишнего шуршания.
Да только один из боевиков вдруг почувствовал экстраординарный позыв к мочеиспусканию и, когда отошел отлить, получил от Василия прикладом в ухо, свалился и затих. Второй, не дождавшись товарища, отправился проведать, не случился ли с тем обморок. Ведь у боевиков тоже случаются обмороки, если они предположим целый день постились, а после захода солнца пережрали. Около кустов, где лежало тело первого моджика, второй наткнулся на дуло пистолета, который Василий позаимствовал у первого.
Убивать врага Майков не стал: да нет, не пожалел, просто не хотел лишнего шума. На голову испуганного боевика была возложена граната, без чеки, от нее протянута леска, которая перекинута через ветку и привязана к сложенным за его спиной рукам. Майков предупредил пленного: одно шаловливое движение и голова серьезно пострадает.
