Теперь про Хасинайи. Так вышло, что в доме это единственная особа женского полу. Лет ей около четырнадцати — точно никто не знает. Ночевала она в отдельной каморке, тоже на первом этаже, но в противоположном крыле. Занималась стиркой и одёжу починяла. Не думайте, что ей работы мало доставалось — во-первых, рвалось на ребятах всё, а во-вторых, все ж растут, даже Тангиль, так что подгонять то и дело приходилось. Вы, наверное, думаете, что я сейчас начну её девичью красоту описывать? А вот ничего подобного! Красоты и в помине не было. Высокая, лицо в конопушках и на лошадиную морду смахивает, глаза глубоко посажены, волосы в пучок забраны, и серые они какие-то, невзрачные. Загар к ней не приставал, но и не было той бледности, которой так гордятся девушки благородных кровей.
Вообще Хасинайи была странной. Ребята её слегка помешанной считали. Не то чтобы совсем дурочкой — но согласитесь, если девка ни с того ни с сего начинает дико ржать или рыдать, или в случайно проходящего мимо может вцепиться и руку прокусить до крови… разве это не странности? Вообще-то чтобы бросалась и кусала — это редко случалась, она всё больше нас шугалась. Нет, ничего подобного! Слова понимала, говорила связно, иногда пела, чаще под вечер, после ужина. Песни простые все, деревенские. Одёжка? Ну, как деревенская девчонка из небогатой семьи одевается, так и она. Я так и не знаю, сама ли она себя обшивала или покупали ей. Да, ещё одна странность за ней числилась — боялась она к воротам подходить и к забору. Вообще лишний раз на улицу старалась носа не казать.
Меня Тангиль ещё на второй день отвёл в сторонку и сказал:
— Ты, Гилар, это… В общем, уж коли ты новичок у нас, то надо тебе знать: Хасинайи обижать никак нельзя!
— Да ты чего? — решил я обиду выказать. — Да разве ж я чего?
— Вот чтобы и впредь не было ничего, затем и говорю. Ты пацан уже не совсем мелкий, и хочется тебе того же, чего и всем нам хочется. Только с Хасинайи — никак нельзя. Даже рукой не касайся, и языком тем более.
— Языком — это в каком же смысле? — хихикнул я.
— В любом! Короче, смотри, я предупредил. Тут уже были такие до тебя… до бабьего тела прыткие. Кого поучить пришлось, — и он показал свой кулак, таким кулаком сваи забивать, — а кому наука впрок не пошла, тех здесь уже и нет. Понял? Вот был тут до Алая парень один, Араганаль, полез как-то ночью в её комнатку. Увезли его, короче. Понял?
Чего уж тут не понять? Увезли. На телеге.
Потом уже, осенью, узнал я, что живёт она в доме господина Алаглани год, и судьба её куда злее, чем у многих из нас. Да, почтенный брат неизвестного мне имени, я прекрасно знаю, что «судьба» — языческое слово, а надобно говорить «Высшая Воля». Но если вы будете меня через каждые два слова дёргать, то кому от этого будет лучше?
Да, понятный вопрос. Не тянуло меня к ней. Врать не стану, были у меня всякие недолжные мечтания и сны, но не про неё. Уж больно страшненькая. Да, ещё я заметил — не сразу, а где-то уже через месяц — что если господин Алаглани что-нибудь прилюдно Хасинайи говорит, то обращается крайне вежливо, будто не со служанкой, а с высокородной госпожой. С нами-то он попроще, но тоже, заметьте — без грубостей. Ни разу я не слышал от него «бестолочь», «тварь подлая», «дерьмо собачье» и прочих слов, коими господа со слугами нередко изъясняются. Может, от того это, что при всём своём положении господин Алаглани — всё-таки не дворянин, и потому нет в нём высокородной спеси?
Вот какие люди были в доме господина Алаглани. Про каждого из них я потом расскажу подробнее, а то, что сейчас поведал — поведал затем, чтобы мой дальнейший отчёт стал понятнее.
За пару недель я тут вполне освоился. Дом тоже изучил, тем более что несколько раз Тангиль назначал мне полы мыть. А это прекрасная возможность каждый уголок облазить — ну, понятное дело, кроме тех, где заперто. Так что в лабораторию я не попал, зато и в кабинете господском мыл, и в спальне. Впрочем, ничего интересного и полезного там не обнаружилось. Зато я нашёл в задних комнатах второго этажа лесенку, ведущую на чердак. Там, правда, люк был, на замочек запертый, но совсем простенький замочек… А на чердаке нашлось и интересное, и полезное.
Интересное — это что кое-где не было пыли. Ну, сами посудите — часто ли в доме лазают на чердак? Значит, пыль должна толстым слоем лежать. Но может, скажете, хозяин дома так чистолюбив, что и на чердаке убираться велит? В таком случае всё бы там было чисто, и нигде пыли не было бы. А тут — только кое-где. Значит, кто-то сюда время от времени забирается, и этот кто-то постарался очистить себе путь — чтобы не запачкаться пылью и паутиной.
Что за путь? Ну, разумеется, проследил! Чердак — это огромное пустое пространство, никаких перегородок там нет, только стропила крыши и поперечные балки. Так вот, обнаружил я две довольно чистые дорожки. И прикинул, куда они ведут. Одна — к месту над лабораторией, вторая — к месту над кабинетом господина. Спрашивается, зачем?
А ответ очень прост. Там, в кабинете, на той стене, что занята книжными шкафами, есть над потолком несколько отверстий — воздух жаркий отводить, окно-то редко открывается. Так вот, ведут эти отверстия через перекрытия потолка прямо туда, на чердак. И вот тут интересное соединяется с полезным. Потому что звуки из кабинета слышны на чердаке так, как если бы я там, в кабинете, и находился. Недолго я там сидел — а и то услышал, как господин Алаглани распекает Дамиля, что тот какие-то не те чернила залил в чернильницу и всё время путает что ни попадя, теряет и забывает. А Дамиль в ответ ныл только: «Простите, господин мой! Исправлюсь я!».
Чем уж там у них приятная беседа закончилась, я слушать не стал, быстренько спустился и замочек за собой по-старому защёлкнул. Взял таз, взял тряпку, начал мыть лестницу. А мысли в голове ворочаются, одна другой занятнее.
Что же это получается? Значит, кто-то в доме время от времени на чердак наведывается, подслушивает господина? Какие тут возникают вопросы? Правильно! Кто и зачем. Но «зачем» важнее. Сами посудите, кому может быть интересен главный столичный аптекарь господин Алаглани? Хороший врач, обеспеченный человек… Самая первая мысль — про тех, кому у нас в державе всё интересно. То есть про Тайный Пригляд. Уж какие тут у приглядских могут быть расклады, сами прикиньте. Лекарь наш пользует всяких знатных особ — и высокородных, и членов Высокого Собрания, и Городского, хоть оно весом и пожиже… Ну как за таким не приглядеть? Вдруг отравить кого задумает? Или кто ему предложит что-нибудь такое…
Но не только о Пригляде я подумал. А что если ночные? Тут тоже самые разные возможности открываются. Во-первых, ограбить. Сдаётся мне, что господин Алаглани богат. И домище такой огромный, и земли сколько. Опять же, лечит разных знатных особ, и не задаром ведь? Если на шее он носит золотую цепочку со здоровенным изумрудом, то сколько всего может быть в сундуках? Только вот где те сундуки? О том не худо и разнюхать. И тут же вспомнилось, что Алай говорил о моём предшественнике, Хосси, который ночью в господский кабинет прокрался. Уж не Хосси ли тропинки эти проложил? Увезли его на телеге за неделю до моего появления в доме, ещё неделю с хвостиком я тут пробыл… не так уж много времени, очищенные им дорожки не успели запылиться вровень с остальным пространством чердака.
Между прочим, ночных не только золото интересовать может. Ещё и яды. Может, господин наш Алаглани, кроме снадобий, мастрячит и чего поострее? А хороший яд — хорошая дорожка к чужому золотишку. Ну, сами понимаете — зачем резать горло какому-нибудь ростовщику? Стража, сыск, шум… А вот если по-тихому с дальним родственничком договориться, а и самого ростовщика, и жену, и детишек правильным ядом извести… таким ядом, чтобы не сразу… чтобы хирели да чахли, вроде как от обычной хвори… и тогда седьмая вода на киселе входит в права наследования, и все при своих интересах… ну, седьмая эта вода может ведь и не сообразить, что станет следующей жертвой, ибо много знает… Помните, в прошлом году ровно такая же история была с ростовщиком в Тмаа-Гаалай? Там злодеи добыли яд у сельской колдуньи, но лекарь-аптекарь по этой части может быть ничем не хуже бабки-знахарки.
А ещё я подумал, что не только яд может быть интересен, и не только ночным. Что, если наш господин Алаглани сотворил некое чудодейственное лекарство и пользует им, к примеру, богатых старух, которые хотят омолодиться? Это ж какие деньжищи! Другим лекарям тоже хочется… Но, подумав, я в этой догадке засомневался. Допустим, есть завидущий лекарь. Но откуда у завидущего лекаря такие возможности — нюхача подослать? Вы ж понимаете, какая подготовка нужна! Кого лекарь подошлёт? Ученика своего? Так ведь лопнет ученик тут же. Господин наш Алаглани вроде не дурак, и если есть у него секрет какой, то должен охранять.
Впрочем, те, кого увозили на телеге — может, они и были такими нюхачами-неучами?
