Очнулась я только тогда, когда королева подошла ко мне и срывающимся голосом прошептала:
— Желаю тебе поскорее обрести новую семью, Меви. Ведь здесь тебя никто не ждёт.
***
В этот день, уже когда на рощу опустилась ночь, ко мне заявилась Уна.
Она была бледнее обычного, мраморная кожа при свете масляных ламп казалось принадлежала потустороннему существу, но ледяные глаза были живыми, в них плескался испуг, близкий к панике.
— Зачем ты тащишь меня за собой? — с порога спросила она, не стесняясь Кхиры, хлопочущей по хозяйству. Служанка укладывала тёплые вещи, вероятно, думая, что мы всё-таки вернёмся обратно.
Всем известно, что в подземных чертогах нет холода, впрочем, как и тепла.
— Что ты имеешь в виду? — спросила я, приподняв бровь. — Сегодняшнюю речь? Я предложила разумный выход, и фейри со мной согласились.
Раньше у нас с Уной был нейтралитет. Мы не интересовались жизнью друг друга и старались не замечать всего, что связано с соперничеством за престол мелиад. Уна не особо и старалась занять трон, если бы не её мать.
— Послушай, — девушка уселась в кресло, не дожидаясь приглашения.
Она была неплохой, не замешанной в подлостях матери, и вреда мне никогда не причиняла. Мы жили, будто в разных мирах, которые никогда не пересекались. И всё же, положа руку на сердце, стать и манеры матери у Уны отсутствовали напрочь.
— А если я откажусь от наследования трона мелиад, ты поговоришь с фейри, чтобы те не брали меня? — Уна вздохнула, расправляя складки на бледно-голубом платье и робко посмотрела на меня. С надеждой.
— Дам клятву на ясене, что и не помыслю о престоле, — добавила она, ловя мой взгляд и покусывая губы.
Мне стало её жаль, но Кхира так выразительно посмотрела из-за спины Уны, что я вспомнила: меня они не жалели. И та же самая Уна, не случись так, как случилось, спокойно бы ждала, пока мать передаст ей трон моих предков. И никто из них не вспоминал бы даже мельком об отправленной ими в подземелье истинной наследнице угасающего рода Леонориев!
— Зачем мне помогать тебе? — спросила я холодно и отошла к окну, встав к нему спиной, чтобы лицо оставалось в тени, и Уна не видела, как мне больно от одной мысли, что именно я всё равно уеду. — Что толку, если ты не будешь наследницей? Станет кто-то другой. Но не я.
— Да зачем тебе этот престол?! — вскочила Уна в возбуждении, заламывая руки. — Это только видимость и дань традициям. Мелиады давно ничего не решают! Мать просто играет во власть, но, как обереговая кукла, не имеет реальной силы. А наряды… так их можно носить, не будучи королевой ясеневой рощи!
Она искренне не понимала и считала трон моих предков просто развлечением для ненаигравшихся в принцессу девочек.
— Моя мать, перед тем, как её отравили, взяла с меня слово, что наш род останется на троне, — спокойно ответила я, глубоко вздыхая, чтобы скрыть слёзы. Они каждый раз набегали на глаза, когда я вспоминала о матери. Она так многого не успела мне рассказать!
Иногда я ловила себя на мысли, что начинаю забывать её лицо. Только переливчатый негромкий смех, похожий на журчание ручья, оставался в памяти и согревал душу.
— Они всё равно тебя заберут! — в глазах девушки заблестели слёзы, и она бросилась прочь, чуть не споткнувшись о сундук, который услужливо поставила на её пути Кхира.
— Ей больше нечем крыть, арта, — улыбнулась служанка, закрывая дверь в комнату.
— Она права, — тихо произнесла я, делая большой глоток из чашки травяного настоя, который для меня приготовила Кхира, ещё до того как сюда заявилась Уна. — Сиды заберут меня.
— Это неизвестно, — быстро возразила Кхира, изображая бурную деятельность по подготовке к отъезду, хотя всё основное рачительная девушка сложила ещё до полудня. — Может, им нужна такая, как Уна? Петь и танцевать на пирах она умеет лучше вашего, уж простите, арта.
— По-твоему, я сижу с кислым лицом? — улыбнулась я. Кхира умела любую правду испечь так, что она казалась сладкой и совсем не обидной.
— Нет, скорее с задумчивым, — парировала служанка, пододвигая сладкие плюшки с яблоками. Она знала мою слабость и умело её пользовалась, когда требовалось развеселить меня.
— Ну и отлично, — заключила я, принявшись за лакомство. Настроение от сладкого всегда повышалось, мне предстояло путешествие длиной в декаду, а встреча с грозными сидами была ещё далеко, как и их выбор. Пусть Уна плачет сколько угодно, но завтра мы с ней отправимся в путь вместе.
Мой взгляд случайно упал на заправленную постель. Подойдя ближе, я поняла, что зрение не подвело: на покрывале аккуратно лежал, словно специально оставленный, золотистый трискель на тонком чёрном шнурке. Обережный знак фейри.
***
Рассвет мелиады всегда встречают на ногах. Стоит только забрезжить первым лучам солнца, как в груди звучит радостная мелодия, еле слышная, будто она раздаётся где-то далеко, но уже мчится к нам и скоро превращается в простой навязчивый мотив, прогоняющий сон и возвещающий начало нового дня.
«Интересно, — подумала я, открыв глаза пока ещё в тёмную ночь. — Буду я слышать солнце там, куда никогда не проникают его лучи?»
Сборы заняли немного времени, всё уже было готово заранее. Кхира хотела взять почти все вещи, но я запретила ей это, разрешив оставить большой сундук.
— Правильно думаете, — поддакнула служанка, которая всегда была мне больше вечно опекающей старшей сестрой, чем прислугой. — Мы ещё приедем обратно до Самайна!
Я была очень рада, что ей предстояло сопровождать меня в это путешествие без возврата. Остаётся молиться, чтобы сиды разрешили ей поселиться вместе со мной.
Встреча с Ищейками была назначена на окраине города. Сундук слуги уложили на самокатящуюся повозку, приводящуюся в движение от небольшого рычага на боковой панели, а мы с Кхирой, укутанные в серебристые шали, решили пройтись пешком. Просто, чтобы подольше задержаться на родине.
Жиннивер не хотела привлекать к моему отъезду лишнее внимание, но улицы всех уровней были полны народу. Мелиады выстроились вдоль тропы, которая вела к окраине и молча бросали мне под ноги белоснежные цветы. Белый цвет — символ прощания и одновременно надежды.
У нас не принято плакать и причитать, как у некоторых народов, мы всё встречаем с молчанием или с тёплыми словами, выражающими радость от встречи, которая непременно будет, пусть и через много столетий.
Уже в конце пути к нам протиснулся Бранн. Он сунул мне в руку цветок тигровой лилии и обжёг чёрными, как уголья, глазами. А потом, поклонившись, попятился прочь, пока не скрылся в толпе.
— Пятнистая лилия, — прошептала Кхира, заглянув мне через плечо. Служанка немного отстала, в задумчивости разглядывая лепестки цветка, я прибавила шагу. — Символ запятнанной девичьей чести. На что намекает жрец?
— Что сидам я нужна не только как служанка, наверное, — произнесла я спрятала цветок в рукаве платья.
Лилии выращивались в дуплах ясеней, искусственно наполненных водой. Этот цветок мы почитали за предсказание, он весь был пропитан древесной магией, поэтому никогда не ошибался. Значит, Бранн считает, что я потеряю честь, и в этом будет позор? Или это предупреждение?
Однако сейчас меня не волновал цветок. что бы он в себе ни таил. Эту магию я знала, а вот трискель, подброшенный неизвестным, тревожил сильнее. Кхира так и не смогла объяснить, откуда он взялся, лепеча, что секунду назад его здесь не было.
Уна подбросить оберег не могла, во время нашего разговора я не сводила с неё глаз.
Значит, это сделали фейри. Больше некому. И меня очень волновал вопрос: зачем?
Обычно они не разбрасываются своими оберегами. Да и трискель дарят тому, кого хотят защитить от неведомой даже дарителю опасности. А фейри ведь совсем меня не знают. Зачем им это?
Пока я размышляла, мы добрались до места встречи. И теперь у меня будет шанс спросить, кто и почему оставил у меня на постели это знак. Тот самый, который я сегодня утром надела на шею. На всякий случай.
