Наконец, мать поцеловала дочь и поднялась. Девочка тотчас развернулась и поскакала к лестнице. Ей не мешали ни балахонистая юбка одной сверстницы, ни пухлые бока другой – малышка ловко взбиралась навстречу своей судьбе.
– Может, её напичкали успокоительным?! – выпалил Астат, бегом добравшись до короля.
– Может! – хмуро огрызнулся тот, исподлобья наблюдая за бесстрашной крохой.
Наштир не стал втягивать господина в разговор: всё равно не сможет его отвлечь. Он просто стоял и считал ступени, оставляемые за спиной маленькими ножками. Вот девчушка забралась на площадку, задрала головку…
И вдруг величественная безжизненная фигура старейшей Лиаты присела перед девочкой, как перед тем это сделала её мать. Старуха что-то тихонько сказала, на что малышка понятливо кивнула. Таилия провела ладонью по её макушке. Затем поднялась и отступила, давая дорогу той, от кого, она, может быть, ожидала чего-то…
Кто бы ещё знал, чего может ожидать от маленького человечка демон? Вон, даже повидавшие всякого гвардейцы содрогаются. А ведь, наказывая Империю за набеги, не раз брали приграничные города. И творили там, сволочи, немало мерзости, не помышляя о милосердии. То-то их нынче ткнули бесстыжими мордами в их собственное дерьмо – жаль не запомнят. И повторно ткнуть не получится – с досадой подумал Астат, которого прямо-таки тошнило от мысли, что его голову выпотрошат, как прирезанного откормленного кролика.
Неважно, что эта чистка коснётся лишь ритуала – своё есть своё. И никто не смеет посягать на его память: пусть принимает всю свалившуюся на неё гнусность на пару с душой. Вот же странности человеческие: плевать он хотел на Всеблагого Создателя Мира, в которого абсолютно не верил, но к собственной душе относился с трепетным уважением. И точно откуда-то знал, что для души ничто не пройдёт бесследно, обрежь ему хоть половину памяти.
А демоны… Что ж, они добросовестно исполняют свою часть договора: Суабалар более двух тысяч лет не знал ужасов войны. Пограничные стычки с Империей ни в счёт: мирное население те не затрагивают. Да и случаются не так уж часто: в основном там гоняют контрабандистов. И за всё это каждые сто лет королевство платит жизнями нескольких детей, спасая сотни тысяч таких жизней. Объяви им о разрыве договора с Лиатами, и люди тебя разорвут…
– Ну, чего там? – с какой-то отчаянной надеждой выдохнул Унбасар, и Астат очнулся. – Всё ещё…, – катадер запнулся и умолк, не сумев досказать то, чему не имел в запасе слов.
Казалось, сами камни в ущелье напряглись, вслушиваясь в неизбежность происходящего.
Из чёрного провала птичкой выпорхнула задрипанная Лиата, перепугавшая несчастного гвардейца. И тут перед людьми предстало то, что далеко не всякому довелось увидать хотя бы раз в жизни. Волосы девицы вздыбились, разлетелись по сторонам прядями, что росли и наливались самым настоящим огнём прямо на глазах. И вот уже не волосы, а длинные гибкие, будто щупальца гигантского спрута, языки пламени заметались, закружились вокруг тонкого тела, повисшего над площадкой. Огонь поглотил и девичье лицо, на месте которого скалилась дрожащая и расплывающаяся в жарком мареве… то ли морда зверя, то ли вообще какая-то ерунда.
– Свершилось! – восторженно громыхнуло по всему ущелью.
– Свершилось! – повторил этот огненный вихрь, и пропал.
Щупальца то ли втянулись обратно в Лиату, то ли рассеялись – поди разгляди, когда глаза заплыли вскипевшими слезами.
– Можете уходить, – с громогласной небрежностью махнула рукой девица и юркнула в пещеру: – Вы нам больше не нужны, – донеслось оттуда эхом.
Застывшие люди потихоньку зашевелились. Сохранившие своих дочерей женщины просеменили к застывшей столбом бесчувственной матери. Присели, поцеловали край юбки, подскочили и опрометью бросились прочь от пещеры, покачиваясь под тяжестью оттянувших руки детей.
Обездоленная мать, очнувшись, нерешительно шагнула к лестнице. Медленно протянула руку и ткнулась в невидимую преграду. Не помогла ей и вторая рука. Ничего не вышло, и когда она качнулась вперёд, налегла всем телом.
– Пошли забирать твою королеву, – устало пробормотал Унбасар, отирая рукой лицо. – Ну, хоть не дура. И достоинство понимает правильно.
Саилтах, не удостоив его ответом. Бегло оглядел ущелье: все прибывшие сюда люди поспешно готовились убраться из проклятого места. Король опустил голову: что-то тщательно осмотрел под ногами. Следом столь же внимательно изучил безмолвные небеса над головой:
– Ты прав, наштир: никакого Всеблагого Создателя Мира нет.
Астат тоже не стал утруждать себя ответом, что нужен был, как зайцу бусы. Он молча потопал вслед за господином, направившимся навстречу своей судьбе. А та, отчаявшись пробиться наверх к дочери, внезапно успокоилась. И даже развернулась в сторону карет, запечатавших выход из ущелья демонов.
– Почтенная! – бросился загораживать ей путь наштир. – Понимаю, что в своём горе ты не желаешь никого видеть.
– Понимаешь? – равнодушно бросила женщина, даже не глянув на подоспевшее препятствие.
– Я потерял сына, – процедил Астат, стиснув зубы. – Он был не старше твоей дочери. Только ему не повезло переродиться.
– Повезло, – безразлично повторила женщина, глядя сквозь него. – Повезло? Ты думаешь? – слегка оживилась она, одарив его более осмысленным взглядом.
– Я точно знаю, что Лиатаяны приходят потом к родителям. Ненадолго, просто повидаться, – поторопился он не дать ей обратить невинные слова в некий обет, за который ему придётся держать ответ. – Об этом сохранилось несколько записей в старинных свитках.
– А почему они могут не прийти? – на глазах приходила в себя женщина, начиная мыслить трезво.
– Я не знаю, почтенная, – вздохнув, предпочёл надежде сухую правду предусмотрительный наштир. – Возможно, это зависит от того, что осталось в душе у Лиаты. Знаешь, – вдруг оживился и он, – я много об этом думал. И не верю, будто у них вообще нет души. Ведь та девчонка, что вязалась к гвардейцу, шутила и смеялась. Ты помнишь? А сама грозная Таилия приласкала твою дочь. В этом столько человеческого, что все сплетни об их бессердечности оборачиваются сплошной брехнёй.
Он и сам не заметил, как неспешно повел её к выходу их ущелья. Женщина доверчиво опиралась на его руку. Слегка хмурилась, вникая в смысл сказанного, и пристально разглядывала что-то впереди. Астату же внезапно страстно захотелось убедить её в том, что не всё ещё пропало. Что сгинувшая в пещере дочь не потеряна для неё бесследно. Казалось, ему это нужно даже больше, чем ей, а он всегда добивался желаемого.
– Знаешь, рискну предположить, что тут всё зависит от той духовной связи, что была у Лиаты с матерью до ритуала. Ну, бывает же так, что мать не слишком любит ребёнка? Ведь бывает же? Ну, вот, я и подумал: от того, чего и так было немного, может ничего не остаться. А настоящая любовь обязательно должна оставить хотя бы крохотный росток. Что, если именно такие Лиаты и возвращаются потом навестить мать?
– Я буду ждать, – выдохнула та, благодарно сжав его локоть. – Спасибо тебе. Ты добрый.
– Не думаю, – смущённо пробормотал наштир, вспомнив, зачем он преградил дорогу бедняжке, и тут же решил идти в своей честности до конца: – Я ведь хочу тебе помочь не из простого сочувствия. Понимаешь, я должен исполнить свой долг. Странно и очень тяжело говорить об этом сейчас, но… Молю, попытайся меня понять: я должен.
Она остановилась. Удивлённо воззрилась на него в ожидании того, что ему надлежит сказать или сделать – ей было всё равно. Обретение новой цели, возникшей из пустоты не без помощи этого человека, уже целиком поглотило её сознание. Ей нужно ждать, а всё остальное ерунда. И если уж эта ерунда докучает, так ничего страшного: она потерпит, а после пойдёт ждать.
– Я слушаю, – напомнила женщина, разорвав повисшую паузу.
– Для начала я представлюсь, – решился Астат, глядя ей прямо в глаза, дабы не дать себе шанса увильнуть. – Меня зовут Астат Борул. Я наштир короля.
