— Буду ждать, — ответил я и улыбнулся девушкам на прощание. Олеся ответила мне искренней улыбкой, и я понял, что любой ценой должен попасть завтра на встречу.
Дорога в Херсониссос прошла в тишине. Нат и Макс напились и проспали все два часа, а у Жени закончилось действие пластины веселья, из-за чего она монотонно дремала и изредка задавала мне пресные вопросы. Я что-то отвечал, но в голове крутились мысли о будущем. Готов ли я пойти на всё ради достижения конечной цели?
Где-то в воздухе витали строчки и слова. Будто месяцами накопленные переживания и образы, погребённые на дне моего разума, продирались наружу. Они почуяли запах свободы. Жаль, под рукой не оказалось блокнота, пришлось держать строчки в уме, тут же рифмовать и редактировать их. Непростая задача, но отчасти я с ней справился. Добравшись до отеля, я первым делом схватил карандаш с бумагой и начал записывать. Давно забытые ощущения творческого экстаза. К полуночи я дописал «Высохшие слёзы» — маленькое стихотворение, вместившее в себя так много правды о нас.
Высохшие слёзы, одноразовые чувства,
Новой жизни проза — извращённое искусство.
Пламенные речи и вселенская печаль —
Время нас калечит, вот и вся мораль.
Маски из улыбок, гнев под колпаком,
Этот мир так гибок, что кажется лишь сном.
Манит нас утопией эмоций всех обман,
И мы стремимся толпами в бездонный океан.
Где души запечатаны, и свой замедлит бег
Распавшийся на атомы фальшивый человек.
Вопросы с перчинкой начались утром следующего дня.
— Ну что, теперь ты доволен отдыхом? — буркнула сестра во время завтрака.
— Не сомневайся, — ответил за меня Макс дразнящим голосом. — Ещё немного и мой друг влюбился бы в одну из этих куриц. Правда, Вано? У тебя ведь так и текут слюнки на таких. Натурпродукт, ёшкин кот! Не то, что мы, синтетические бройлеры.
— Заткнитесь оба, — огрызнулся я. — От вашего трёпа пропадает аппетит.
После обеда я совершил побег в прямом смысле слова. Никому ничего не сказав, я сел в машину и уехал на южную сторону острова. В номере на тумбочке я оставил записку с короткой фразой: «Без паники. Скоро вернусь».
Ровно в четыре пополудни я сидел на белом песке в метре от воды и потягивал безалкогольный коктейль.
— Ну что, готов? — спросила Олеся и провела рукой по моим волосам.
Она незаметно подкралась сзади и почему-то была одна.
— Ещё со вчерашнего вечера, — ответил я и встал.
Она повела меня в деревню, где обосновалась русскоязычная группа из интернациональной общины натуралов. На входе стояли ворота с контрольно-пропускным пунктом. Толстый грек сидел под тенью соломенного зонтика и читал газету. Олеся что-то сказала ему по-гречески, тот кивнул и снова вернулся к чтению.
— Какая мощная охрана, — заметил я. — Без подкрепления не прорвёшься.
— Прибереги остроты для Зверя, — ответила Олеся, но при этом улыбаясь.
— Они у меня не лимитированы. И вообще, у него имя-то есть? Как мне к нему обращаться?
— Его зовут Паша, но это для своих. Для остальных он Зверь. Так и обращайся.
— Ясно.
На первый взгляд жизнь в Матале ничем не отличалась от жизни синтетиков в прочих деревнях. Люди как люди. Ведут себя так же, едят, дышат, ходят под одним небом. Разницы никакой, если не копать глубже. У натуралов были души. Те самые, которые мы надёжно заперли в глубинах своих тел. И каждая новая принятая пластина — очередной замок на темнице, где обитала наша душа.
Я размышлял, не поделиться ли своей философской теорией с Олесей, но очень быстро мы пришли к зданию из красного кирпича — резиденции лидеров общины.
— Я подожду тебя здесь, — сказала Олеся. — Удачи.
Через минуту меня провели в задымлённый кабинет. За столом сидел человек с курительной трубкой в зубах. Увидев меня, он встал и поприветствовал кивком. Внешне Зверь не вызывал никакого страха. Ещё одно лицо в толпе, неприметная фигура офисного планктона. Сардина, неразличимая в общей массе косяка из миллиона рыбьих тел. Но в одном его можно было назвать исключительным — он плавал на самой поверхности.
— Стало быть, ты Иван? — Не дожидаясь ответа, он продолжил. — Зоя сказала, что ты считаешь себя уникальной фальшивкой и жаждешь влиться в наши ряды. Похвальное стремление, но чем ты намерен удивить меня?
— Удивить?
— Ну да. Про твой естественный юмор я в курсе, но мне нужно нечто большее. — Он ударил кулаком по воздуху и уселся на диван. — Что-нибудь более полезное для общества. Шутов у нас и так хватает.
— Э-м-м… — Я вытащил из кармана сложенный лист бумаги. — Зоя поведала вам о моём увлечении? Я художник и поэт…
— Как в песне Никольского? Она поведала. Как и то, что ты утратил творческие способности, перестав стимулировать их пластинами.
— До вчерашнего вечера так и было. — Я подошёл ближе и протянул ему лист.
— Что это? — Зверь взял его с неким пренебрежением и развернул.
Чтение заняло секунд десять.
— Недурно. И что я должен с этим делать?
— Ничего. Это показатель того, что мне удалось вернуть утраченные чувства. — Я забрал лист и положил в карман.
— Какие ещё чувства?
— Вдохновение.
Зверь картинно загоготал и замахал руками:
— Парень, не смеши. Меня не интересует твоя способность рифмовать слова, даже если ты смог вернуть её после пластинной зависимости.
Я почувствовал, что начинаю злиться. Уж это ощущение редко у кого пропадает.
— Тогда что же вас интересует?
— Я сказал — нечто более практичное. — Зверь подскочил, приблизился ко мне почти вплотную и тихо спросил: — Что ещё, помимо шуток и стихоплётства, ты способен делать без пластин? А?
Инстинктивно я попятился назад, освобождая для себя толику личного пространства. Он решил прижать меня к стене? Рассчитывал, что я пришёл к нему на встречу с одной несчастной парой на руках? Без джокера?
— Любить, — ответил я.
Глазёнки Зверя сузились. Он выглядел удивлённым.
— Хочешь сказать, ты никогда не пользовался…
— Никогда.
Он снова улыбнулся, стряхнув с лица шелуху удивления.
— Берёг себя на выданье, как в старые добрые времена? Ха.
— Берёг возможность испытывать самое прекрасное из чувств, которыми нас наделил Бог, — пояснил я. — Испытывать иррационально, необъяснимо, а не по расписанию собственной прихоти.
— Хм, забавно.
Зверь подошёл к бару и достал оттуда бутылку коньяка.
— Выпить не желаешь? — спросил он. — Зачастую это помогает влюбиться.
Я решил, что негоже отказывать лидеру общины, в которую намереваешься влиться. Пусть и временно.
— Тебе нравится Олеся? — спросил Зверь, смакуя многолетний коньяк.
— Милая девушка. Не испачканная реальностью.
— О да, она по-прежнему верит в светлое будущее и мир без фальши. Ты тоже?
— Разумеется. Иначе к чему весь сыр-бор?
— Сыр-бор, — пробормотал он. — Вера — вот ключ к сопротивлению. Его главный двигатель, не так ли?
Мне показалось, что Зверь хотел мне сказать нечто важное, но всё никак не решался.
— С ней что-то не так? — спросил я. — С Олесей?
Вместо ответа Зверь подошёл к письменному столу, открыл ящик и стал вытаскивать из него целые упаковки пластин разных цветов. Он кидал их на стол одну за другой, пока они не образовали огромную кучу. Я едва удержал в руке стакан с выпивкой. Лидер общины молча смотрел на меня, скривив губы в полуулыбке.
— Иногда лучше спать и видеть тёплые края, чем бодрствовать на морозе, — сказал Зверь.
— Я не понимаю, о чём вы. Зачем вам эти пластины? — Я приблизился к столу и провёл рукой по куче упаковок, будто не веря в их существование. — Да тут целая аптека! Весь спектр.
— Ты уверен, что хочешь знать правду? — спросил он. — Боюсь, она сломает тебя.
