Быстро дошагав до «Горькой Пилюли Лемони», мистер Грызлобич толкнул дверь и под звон колокольчика нырнул в аптеку. Глубоко и с наслаждением вдохнув запах лекарств, он двинулся прямиком к стойке.
Почти сразу за ним в аптеку вошла какая-то старуха, которая тут же явила свою склочную старушечью сущность: бессовестно попыталась влезть без очереди.
Не тут-то было! Мистер Грызлобич сперва с удовольствием поругался с ней, после чего, забрав свой «Некашлин доктора Кохха», достал из кармана тоненький, скрученный из пропитанных в мыльном растворе газетных обрывков цилиндрик и спичку.
Огонек загорелся, и самодельная дымовушка запыхтела, исторгая густые черные клубы, сдобренные вонью тухлых яиц. Засунув дымовушку в ридикюль старухи, мистер Грызлобич, провожаемый кашлем и проклятиями, с улыбкой покинул аптеку.
Пошагав в сторону Поваренной площади, он принялся насвистывать песенку «Не гнушаюсь ничего», которую в качестве колыбельной пела ему мама. Закашлявшись, мистер Грызлобич вытащил пробку из бутылочки «Некашлин доктора Кохха», но и не подумал отпить сироп: он любил кашлять, к тому же «Некашлин» нужен был ему для другого.
Достав из кармана небольшую склянку с зеленым порошком, он добавил в нее сироп и как следует взболтал. Придирчиво оценил, как микстура превращается в зеленоватый газ и самодовольно кивнул: «Усыпин Грызлобича» был готов.
Изобретенное им средство являлось личной гордостью мистера Грызлобича. Маме бы оно несомненно понравилось, впрочем, как и отцу. Они бы оценили работу своего сына…
Родители мистера Грызлобича были довольно известными когда-то людьми, их фотографии частенько мелькали на страницах «Сплетни», «Габенской Крысы», «Фонаря» (издание Набережных) и ни много, ни мало «Мизантрополиса» из Старого центра.
Газетчики даже дали им прозвища, и те настолько полюбились как публике, так и, собственно, их обладателям, что мистера и миссис Грызлобич иначе как Красоткой Лиззи и Железякой не называли. О, это была весьма экстравагантная и эксцентричная парочка! Кто-то, кто плохо их знал, мог бы по своей наивности решить, что Железяка – это мистер Грызлобич, а Красотка Лиззи – миссис Грызлобич, но все было с точностью до наоборот.
По большей части парочка злодеев промышляла в окрестностях Бремроук и у кабаре «Тутти-Бланш». Они ждали вечера и выходили на дело. Мистер Грызлобич (отец нашего Грызлобича), будучи невероятно обаятельным и довольно миловидным человеком, надевал чулки, пышный рыжий парик и не менее пышный накладной бюст. И так он становился Красоткой Лиззи, в задачу которой входило соблазнять богатых стариков, проводивших вечера в кабаре, и заманивать их в темный переулок неподалеку, где их ждала миссис Грызлобич. Маму нашего мистера Грызлобича не зря прозвали Железякой, и дело было не только в ее жестяном, плохо смазанном характере. Одно из ограблений, которые чета Грызлобичей проворачивала, пошло не по плану, и миссис Грызлобич, спасаясь от полиции, попала под обвал. Она серьезно пострадала и выжила только лишь благодаря вмешательству Заплатника, сумасшедшего доктора из Фли. Вот только данное вмешательство не прошло даром: около семидесяти процентов тела миссис Грызлобич в итоге были заменены на механические детали. Ее протезы нещадно скрежетали и скрипели. Она больше не могла вводить в заблуждение господ толстосумов из кабаре, и ее роль вынужденно взял на себя ее супруг. В их маленькой семейной банде миссис Грызлобич стала громилой – с обретенной силой ее железных кулаков не могли совладать и моряки-боксеры из порта (что она неоднократно доказывала).
И так мистер Грызлобич заманивал жертву в переулок, где его уже ждала жуткая, похожая на автоматона с какой-то свалки металлолома миссис Грызлобич. И тогда недоуменному и перепуганному толстосуму сообщалось: «Добрый сэр, имеем счастье сообщить, что этим чудесным вечером вас грабят Красотка Лиззи и Железяка!».
Кто-то скажет, что подобное представление чрезмерно театрально и преисполнено сомнительной патетики, но в нем была и своя практическая польза: никто из ограбленных не обращался в полицию, ведь никто не хотел признаваться в том, что его соблазнил мужчина и побила женщина…
С теплыми мыслями о родителях мистер Грызлобич добрался до переулка Морлокк.
О, это было прекрасное и очень уютное, в его понимании, место: темное, зловещее… а как оно пахло! Чарующий аромат гнили, дохлятины и дешевой химрастопки мог пробить какой угодно насморк.
Еще одним приятным сердцу штрихом были развешанные повсюду плакаты:
«БЕРЕГИТЕСЬ!!!
В этом районе орудует опасный маньяк!
Поодиночке ходить не рекомендуется!
С наступлением темноты ходить не рекомендуется!
Срезать дорогу через переулок Морлокк не рекомендуется!»
– Лучше не придумаешь, – усмехнулся мистер Грызлобич и надел черную бархатную маску – в прорезях сверкнули коварством и кровожадностью два грызлобичевских глаза: где же вы, блуждающие в темноте и поодиночке, нетерпеливые личности, желающие срезать путь через переулок?
– Обожаю свою работу…
Мистер Грызлобич шагнул в темноту переулка Морлокк и укутался во мрак, словно в плащ.
Ходы, тупики, боковые коридоры-ответвления, из которых состоял этот переулок, были запутанными, как свиные внутренности, да и пахли не лучше, но именно здесь он чувствовал себя на своем месте. Не зря он взял его название в качестве своего злодейского прозвища. Мистер Морлокк из переулка Морлокк.
Он приходил сюда каждый вечер, выстраивал ловушки, просчитывал и вычислял. Он знал здесь каждую трубу, каждый водосток и каждое окно. Знал, что делают и чем живут местные.
О, этот темный народец был ему по душе: свары, склоки, драки и милые бытовые подлости. Миссис Моджли вылила на сушившееся на веревке платье миссис Цапп ведро воды с сажей и распустила слух, что миссис Цапп якобы видели в портовом трактире «Дырявая Шлюпка» в компании моряков с «Дейдре», за то, что миссис Цапп отравила Прю, ее собаку. Супруг миссис Цапп, мистер Цапп, в свою очередь, многие годы изо всех сил ненавидит тещу, старую швею Болтон, которая всячески настраивает против него дочь, – он вечно смазывает ступени возле ее двери воском, чтобы она поскользнулась и упала. Чувства миссис Болтон к зятю взаимны: она засунула ком ветоши в дымоход камина его комнаты в надежде, что он угорит. Регулярно посещающий и миссис Моджли, и чету Цапп, и старую швею Болтон молочник мистер Гоури ненавидит всех вышеперечисленных личностей разом и подмешивает в их молоко крысиный яд – не слишком много: ему не нужно, чтобы они умерли, ему нужно, чтобы они страдали, мучаясь животами. Конкуренцию во вредительстве молочнику мог бы составить местный почтальон мистер Джоунзи, который мало того, что вскрывает и читает все письма, так и по секрету сообщил миссис Цапп, что ее супруг и миссис Моджли состоят в любовной переписке, за что миссис Цапп и отравила собаку миссис Моджли…
И здесь все такие. За каждым окном и каждой дверью творится то, что жители благопристойных районов назвали бы «трущобной возней». Ничего удивительного – просто крысиная жизнь в крысиной Саквояжне.
В привокзальном районе города, который зовется Тремпл-Толл, доброе слово или обнадеживающий взгляд тяжелее найти, чем сотню пуговичных фунтов на мостовой при том, что здесь мало кто видывал таковые деньжищи.
Мистер Морлокк был детищем сточных канав и прокислых пабов, грязных рынков и ржавеющих трамвайных станций. Его появление в Саквояжном районе было лишь вопросом времени, и если бы узел из мрачных настроений, подавленных страхов и тщательно скрываемого безумия не породил его, его бы все равно стоило изобрести.
Потомственный злодей просто не мог стать кем-либо, кроме как злодеем – он не мог служить клерком в конторе или приказчиком в лавке (только если это не контора Мошеннических Схем или лавка по продаже шаровых бомб).
