Скегги.
— Пятидесяти обученных воинов должно хватить, чтобы защитить Омрик.
— Несомненно, но… Разведчики, стража… Омрик — это не просто крепость. Это еще и обширные территории.
— Мне нужно, чтобы вы просто его удержали. С остальным разберемся, когда я вернусь. И, надеюсь, вернусь не один. Если мы одержим верх, Гутфрит будет мне должен. Я хочу от тебя всего две вещи, Хинрик. Удержи Омрик и выясни, почему Эдельхун Лумлендский способен разделывать начертателей и их фетчей как щенков.
Впервые я жалел о том, что Скегги всегда держал данное им слово.
Наблюдая за тем, как воины занимали свои места на кораблях — каждый знал свою задачу, и работа спорилась — я почувствовал тоску и уже давно забытое ощущение одиночества. Словно жизнь уходила из Омрика вместе со Скегги, его воинами и утренним туманом.
Из северян в городе осталось около пяти десятков. Вроде бы достаточно, чтобы удержать вылазку противника. И все же я бы чувствовал себя увереннее, будь у меня сотня воинов. Мы смогли бы охватить разведчиками гораздо больше территорий.
— Зато тебе не придется беспокоиться о провизии, — Скегги словно подслушивал мои мысли. — Весной с хлебом и без того туго — запасы-то с холодов поистощились.
— Ага, еще и вы забираете с собой все, что может не портиться в море, — рассеянно ответил я.
Он встал рядом со мной и оперся о деревянную балку башни обеими руками.
— Я очень на тебя рассчитываю, Хинрик.
— Знаю.
— Я могу доверить это только тебе.
— Знаю. Я все понимаю, Скегги.
— Обещаю, что взыщу с туннов должок, — улыбнулся брат. — Как только разобьем моего отца, я заставлю Гутфрита вернуться на Эглинойр и помочь нам.
За что Скегги всегда любили наши воины, так это за его неиссякаемую веру в лучшее. Для молодого вождя словно не существовало ничего, кроме победы. Да и все поражения он воспринимал… Нет, не легко. Просто всегда переступал через них и шел дальше как ни в чем не бывало. А еще Скегги обладал способностью заряжать этой верой окружающих.
Но, боюсь, уже не меня.
— Будь осторожен с Гутфритом, — предупредил я. — Он не менее опасен, чем твой отец.
— Гутфрит хотя бы одной с нами веры. Он чтит богов и не пойдет против них. А он поклялся…
— Пока что чтит, — оборвал я брата. — Но при нем есть священник, и Гутфрит давно изыскивал способы надеть на свой народ спиральки на шнурках. Так что держи ухо востро, Скегги. Не доверяй Гутфриту. Он может попытаться устранить своих врагов твоими руками, а затем избавится и от тебя.
Брат молча кивнул и уставился на корабли. Воины заканчивали перетаскивать грузы, проверяли весла и прислушивались к ветру. Вода в реке по весне немного поднялась, и русло стало шире. Два, а то и три корабля теперь спокойно могли идти рядом.
— Значит, он действительно женат на твоей сестре? — внезапно спросил Скегги. — На Сванхильд из Химмелингов. Это точно она? Не могло быть подмены?
Я покачал головой.
— Нет, это она, сам видел. И мне еще предстоит придумать, как снять с нее и ее ребенка проклятие, что я наложил на род Гутфрита.
Скегги скривился.
— Да уж. А это еще мне казалось, что у меня в семье отношения не заладились… Мы-то с отцом хотя бы просто попытаемся снести друг другу головы…
Он о чем-то задумался и помрачнел. А несколько мгновений спустя, как это всегда с ним бывало, тряхнул головой, прогоняя тяжелые думы и обернулся ко мне со своей вечной ребяческой улыбкой.
— Мне пора, Хинрик. Обнимемся на прощание.
Он сгреб меня в медвежьи объятия, и я едва не застонал, когда Скегги надавил на ушибленные в бою ребра.
— Полегче, братец!
— Это я еще тебя щажу. Вот когда вернусь, обниму со всей силы, — ухмыльнулся он.
Скегги оторвался от меня так же резко и через миг уже спускался по чуть скрипевшим деревянным ступенькам. Я снова уставился на корабли и на восток — туда, где их ожидало море.
Почему, несмотря на все гадания, обещавшие сохранить Скегги жизнь в этом походе, мне все же было не по себе?
* * *
— Арнгейл, друг мой, — я опустился на корточки перед сидевшем на наспех соструганной жердочке беркутом.
Птичий царь вонзил в меня пугающий взгляд желтых круглых глаз и, переминаясь с ноги на ногу, устроился на жерди поудобнее.
— Я не могу тебя слышать, а ты явно не можешь обращаться в человека, — вздохнул я. — Если я дам тебе своей крови, получится? Ведь тогда, когда на нас напала та стая…
Беркут беспокойно забил крыльями. Точнее, только одним крылом — второе все еще заживало, и мой фетч не мог им двигать как следовало. Пока он возбужденно щелкал клювом, я снял с пояса ритуальный нож и рассек кожу вдоль предплечья.
— Пей. Или ешь плоть — сколько нужно, — я подвинул руку ближе к клюву, готовясь испытать страшную боль.
Но фетч медлил. Внимательно глядел на меня и… Словно не решался.
— Арнгейл, ты нужен мне. Мне нужно, чтобы ты обратился в человека, — уговаривал я. — Я не смогу вылечить раненую птицу, а земли из Бьерскогга для твоего исцеления у нас не осталось. За раненым человеком ухаживать проще. Давай же!
Фетч снова возмущенно защелкал клювом, но когда я ткнул окровавленной рукой прямо ему в голову, все же не выдержал: живая плоть и свежая кровь манили и одурманивали даже такого духа.
— Эй! Легче!
Он вцепился в мою левую руку с такой жаждой, что на миг я пожалел о своем решении. И все же ничего лучше я придумать не мог. Случись что, раненая птица далеко не улетит, а в человеческом облике он хотя бы сможет бежать. По крайней мере, я так думал.
Насытившись, фетч отстранился от меня и начал обращаться. Пока я стягивал рану, беркут медленно, с трудом обретал форму Конгерма.
— Дубина, — вместо приветствия сказал совершенно голый рыжеволосый Птицеглаз и нетвердой походкой направился ко мне. Правая рука у него висела плетью.
— Это еще почему?
— Потому что последние силы мне пришлось потратить на обращение. Я не смогу призвать других духов и помочь тебе. Я больше не смогу обернуться, пока не восстановлю силы в Бьерскогге…
Дерьмо. Конгерм не мог слишком долго находиться в облике человека. Разве что ему придется постоянно питаться моей силой и кровью — тогда он смог бы протянуть подольше. И все равно времени у нас было немного. По-хорошему следовало посадить Конгерма на
