Увидев лежащего на земле Борислава, окровавленного, в изодранной, запыленной, покрытой темными пятнами крови одежде, неподвижного, Ведица приняла его за мертвого. Кинувшись к нему, она опустилась на колени и начала вопить, причитать и теребить его; от такого обращения княжич немного пришел в себя и глухо простонал. Ведица вскрикнула и в ужасе отпрянула: решила, что мертвец шевелится.
— Да он жив! — сообразила Елинь Святославна. — Слава Макоши! Пусти-ка! Что ты его теребишь, будто льняную копну, — сколько духа в нем осталось, вон выгонишь!
Отстранив девушку, она сама осмотрела Борислава. Побледневшая от волнения Дивляна тем временем обернулась к мужу.
— Княже! Что здесь происходит? — в изумлении и беспокойстве спросила она. — Я услышала, что-де на Подоле деревлян убивают, и едва ушам поверила. Но мне и на ум не пришло, что убивают по твоему приказу! Думала, торговые причал не поделили или мытом обсчитались, а ты сам здесь! Что это ты задумал, батюшка?
Раньше она никогда не вмешивалась в дела мужа, но отчаяние Ведицы побудило ее нарушить обычай. К тому же она и сама давно подозревала, что князь зачастую делает совсем не то, что надо.
— Ступай-ка ты домой, матушка! — ответил ей воевода Хорт. — Не в твоем положении по пристаням бегать!
— Как мне твой совет понадобится, воевода, я попрошу! — отчеканила Дивляна, окинув его холодным взглядом, и ее серо-голубые глаза сейчас напоминали две льдинки. — А я хочу от моего мужа услышать, почему он такой прием устроил своему будущему зятю! Или ты, княже, решил земле-матушке вместо обряда зародного жертву кровавую принести, человечью?
При этих словах народ вокруг загудел. Аскольд, собиравшийся ответить ей что-то резкое, запнулся. Теперь не только его жена, но все эти люди, на которых он только что опирался, хотели знать, зачем он это сделал и не вызовет ли его поступок гнева богов. Все сразу вспомнили о завтрашнем торжестве и о жертвах, которые положено приносить готовящейся вынашивать новый урожай земле.
— Не годится в такие дни враждовать, — поддержала ее воеводша Елинь. — Земле-матушке пролитие крови не угодно. Если огневается, то худой урожай соберем по осени.
Народ загудел громче и тревожнее. Зазвучали голоса с призывами посоветоваться с волхвами и искупить вину перед землей, пока не поздно.
— Князь деревлянский Мстислав первым нарушил мир! — ответил Аскольд, гневно глядя на Дивляну. Его раздражало и злило то, что жена явилась сюда да еще требует ответа, но этого же ответа ждали все вокруг, и он не мог отказать. — Его люди забрали дань, которая по праву принадлежит мне, и моя дружина об этом знает! Я счел это знаком вражды и нарушения мира! Наших докончаний больше нет! И я не собираюсь, — он опустил взгляд к Ведице, которая так и сидела на земле рядом с распростертым телом Борислава, — принимать в родню этих разбойников! Я разрываю обручение! А теперь встань и иди домой! — велел князь сестре. — Он тебе больше не жених, и нечего тебе выть над ним!
Но, услышав эти слова, Ведица заголосила во всю мочь. Аскольд бросил угрюмый взгляд на Хорта; воевода попытался поднять девушку, но она стала сопротивляться с такой силой и отчаянием, что тот отступил.
— Сокол мой ясный, цветок мой лазоревый! — вопила Ведица. Снова бросившись на колени, она обняла голову Борислава, прижав ее к груди и погрузив пальцы в его запыленные, перепутанные, липкие от крови волосы. — Как не ясен день без красна солнышка, так мне нет веселья-радости без тебя, суженый мой ненаглядный! Как темно ночью без светла месяца, так темно на сердце моем без тебя! Что же ты не встанешь на резвы ноженьки, не откроешь ясны очи, не скажешь мне слово приветное!
— Что ты причитаешь, как по покойнику! — рявкнул Аскольд.
Схватив непослушную сестру за руку, он попытался поднять ее, но она не желала вставать, снова падала, и князь выпустил ее, понимая, что выглядит глупо, сражаясь с девкой на глазах у всего народа.
— Да похоже, что он и есть покойник! — Дивляна подошла ближе. Поймав беглый взгляд Елини Святославны, она поняла, как обстоит дело, и уперла руки в бока. — Радуйся, свет мой князюшка! Нету больше сокола деревлянского, добра молодца Мстиславича! Пролил ты кровь его, да не в Перунов день, не в чистом поле, не в сече яростной! Пролил ты кровь его не в урочный час, на Вешнее Макошье, в день земли-матушки!
Народ гудел с все возрастающим недовольством и тревогой.
— Поделом ему! — с презрением и вызовом бросил Аскольд. — Мало того, что деревляне мои земли ограбили! Они и сюда явились как ни в чем не бывало! Будут знать, что со мной такие дела не проходят!
Но Дивляна видела, что у него тревожно забегали глаза.
— Месяц ты мой светлый, что так рано закатился! — причитала снизу Ведица. — Погубили тебя, сокола ясного, злые люди! Останусь я теперь вековухой горькою, как кукушка на сухом дереве, не вить нам гнездышка, не водить малых детушек!
— Может, он жив еще! — утешила их Елинь Святославна. — Ты не спеши его на Тот Свет отправлять, княже. Может, он нам живой больше пригодится.
— Да конечно, жив! — подтвердил воевода Хорт. — Правда, оно как повернется… теперь жив, а потом гляди и…
— Никакого «гляди» не будет! — отрезала Дивляна. — Я заберу Мстиславича к себе. Мы его вылечим. И это очень пригодится тебе, княже, когда придется вести переговоры с его отцом! К тому же я не могу допустить, чтобы земля была оскорблена в день своего торжества пролитием крови и беззаконным убийством!
— Куда это ты его заберешь? — возмутился Аскольд. — Его поместят со всеми пленными. Ничего другого он не заслуживает!
— Он может умереть, если еще не умер! — Дивляна бросила взгляд на неподвижное тело, выглядевшее весьма жалко. — Князь Мстислав обвинит тебя в убийстве гостя, возмутит против нас все окрестные земли! Дорогомысл уличский так и не простил тебе, что ты не уберег двух его дочерей, — и ты хочешь, чтобы он заключил с Деревлянью союз против нас? Ты просто не оставляешь им другого выхода!
— Я всем расскажу, как все было на самом деле! Все будут знать, что эти разбойники опять залезли на мои земли и первыми нарушили наши докончания!
— Рассказывать придется слишком много, и все равно по всему белу свету разойдутся слухи, невыгодные для тебя!
— Конечно, как иначе, если моя собственная жена смеет выступать против меня! — Аскольд в негодовании потряс кулаком. — Не позорь себя и меня, ступай домой! Ты слышишь?!
— Я не уйду, пока не заберу Мстиславича и не смогу оказать ему помощь! — Дивляна даже не попятилась. Она чувствовала, что почти все вокруг на ее стороне, потому что дурные последствия поступка Аскольда, гнев как богов, так и людей многие представляли лучше самого князя. Ее золотистые брови хмурились, серо-голубые глаза яростно блестели, щеки разрумянились, и она была так хороша, что люди невольно любовались ею, забывая, о чем идет речь. — Сперва тебе следует позаботиться о том, чтобы не навлечь на себя и свое племя новых бед.
