Нил Гейман - Истина — пещера в Черных горах

А потом мы обогнули осыпь, черные и серые камни, почти загромоздившие тропу, и увидели темное отверстие.

— И это все? — спросил я.

— А ты ждал мраморных колонн? Или пещеры великана из бабьих сказок?

— Наверное. Она выглядит слишком просто. Дыра в скале. Тень. И никто ее не сторожит?

— Никто.

— Пещера, полная сокровищ. И ты единственный, кто может найти ее?

Калум засмеялся — отрывисто, словно залаяла лиса.

— Жители острова знают, как ее найти. Но они слишком умны, чтобы идти сюда, чтобы брать отсюда золото. Они говорят, что пещера делает человека злым: каждый раз, как ты входишь в нее за золотом, она съедает кусочек добра в твоей душе. Вот почему они сюда не ходят.

— И это правда? Она делает человека злым?

— Нет. Она питается чем-то другим. Не добром и не злом. По крайней мере, не напрямую. Ты можешь взять из нее золото, но после… — он запнулся. — После этого все становится пустым. Меньше красоты в радуге, меньше смысла в проповеди, меньше радости в поцелуе… — Он глянул на зев пещеры, и мне показалось, что в его глазах мелькнул страх. — Всего меньше.

— Для многих блеск золота затмевает красоту радуги, — сказал я.

— Я тоже такой — во всяком случае, был таким. Да и ты…

— Значит, войдем на рассвете.

— Ты войдешь. Я подожду снаружи. Не бойся. Пещеру не охраняют чудовища. И на золоте нет заклятия — оно не исчезнет, если ты не знаешь заветного слова.

И мы устроились на ночлег — вернее, просто сели в темноте, прислонившись к холодной скале. Заснуть я и не надеялся.

— Ты уже брал отсюда золото, — сказал я. — Купил на него дом, невесту, доброе имя.

Его голос раздался из тьмы:

— Да. И когда я все это получил, оно стало для меня ничем — меньше чем ничем. И если золото, которое ты завтра достанешь, вернет нам Короля За Водой, и благодаря ему он снова будет править нами и принесет в нашу страну покой и достаток, для тебя это все равно ничего не будет значить. Будет так, словно все это случилось с человеком из сказки, которую ты услышал.

— Я живу ради того, чтобы вернуть нашего короля, — ответил я.

— Ты отдашь ему золото, — сказал он. — Твой король захочет еще золота, потому что так устроены короли. Все как один. И с каждым твоим возвращением сюда оно будет значить меньше. Радуга будет значить меньше. Убийство человека будет значить меньше.

Во тьме наступила тишина. Я не слышал птиц — только ветер кричал и метался среди горных пиков, как мать, потерявшая ребенка. Я сказал:

— Нам обоим приходилось убивать мужчин. Убивал ли ты когда-нибудь женщин, Калум Макиннес?

— Нет. Я не убивал ни женщин, ни девушек.

В темноте я погладил свой кинжал, нащупал дерево и центр рукояти, холодное лезвие. Калум Макиннес был у меня в руках. Я не собирался ничего ему говорить — только ударить где-нибудь в горах, ударить единственный раз, точно и надежно, однако сейчас кто-то будто вытянул из меня слова помимо моей воли.

— Говорят, была одна девушка, — сказал я. — И терновый куст.

Молчание. Свист ветра.

— Кто тебе сказал? — спросил он. И потом: — Все равно. Я не убил бы женщину. Ни один порядочный человек не убьет женщину…

Я знал: пророни я хоть слово, и он замолчит и никогда больше не заговорит на эту тему. Поэтому я ничего не сказал. Только ждал.

И Калум Макиннес заговорил, тщательно подбирая слова, так, будто вспоминал историю, которую слышал в детстве и почти забыл.

— Мне сказали, что коровы на юге, в холмах, гладки и тучны, и что мужчина может снискать себе честь и славу, если спустится с гор и вернется с добрым рыжим стадом. И я пошел на юг, но ни одна корова не была для меня достаточно хороша, пока я не увидел на склоне холма самых красивых, самых рыжих, самых откормленных коров, какие только бывают на свете. И я повел их за собой туда, откуда пришел.

Она набросилась на меня с хворостиной. Это стадо ее отца, сказала она, а я вор, разбойник и бог знает кто еще. Но даже в гневе она была прекрасна, и, не обзаведись я уже молодой женой, я поступил бы с ней мягче. Но я вытащил нож, приложил его к ее горлу и велел ей замолчать. И она замолчала.

Я не мог убить ее — я не убиваю женщин, это правда, — а потому я привязал ее за волосы к кусту терновника, снял у нее с пояса нож, чтобы ей труднее было освободиться, и воткнул его глубоко в землю. Я привязал ее к кусту за ее длинные волосы, забрал стадо и больше о ней не думал.

Только на следующий год я снова попал в те края. Тогда я уже не охотился за скотом, но все равно поднялся по тому склону. Место было уединенное — если не искать нарочно, то ничего и не увидишь. А ее, похоже, никто не искал.

— Я слышал, что искали, — сказал я. — Хотя одни сразу решили, что ее похитили скотокрады, а другие — что она сбежала с жестянщиком или просто ушла в город, но ее искали.

— Что ж. Я видел то, что увидел: возможно, это нельзя было увидеть ни с какого другого места, только оттуда, где я стоял. Наверное, я поступил дурно.

— Наверное?

— Я брал золото из пещеры туманов, — сказал он. — Я больше не могу отличить добро от зла. Потом, в гостинице, я отправил мальчишку сказать, где она… где ее можно найти.

Я закрыл глаза, но в мире не стало темнее.

— Это зло, — сказал я ему.

Я мысленно видел это перед собой: ее скелет, очищенный от одежды, очищенный от плоти, голый и белый, какими станем все мы, висит на колючем кусте, словно детская кукла, привязанный к ветке золотисто-рыжими волосами.

— На рассвете, — сказал Калум Макиннес, как будто мы только что обсуждали погоду или запас провианта, — ты оставишь свой кинжал здесь, ибо таков обычай, и войдешь в пещеру, и вынесешь оттуда столько золота, сколько сможешь поднять. Потом ты доставишь его к себе на родину. Зная, что ты несешь и откуда ты это взял, ни один здешний житель не осмелится тебя ограбить. Потом переправишь золото Королю За Водой, и он заплатит им своим людям, и накормит их, и вооружит. И когда-нибудь он вернется. Скажи мне в тот день, что такое зло, коротышка.

Когда солнце встало, я вошел в пещеру. Там было сыро. Я слышал, как вода бежит по одной из стен, и в лицо мне пахнуло ветром — это было странно, потому что в горе неоткуда взяться ветру.

Я думал, что пещера будет полна золота. Я представлял себе золотые слитки, наваленные кучами, как дрова, а между ними — мешки золотых монет. А еще золотые цепи, и золотые кольца, и золотые блюда, сложенные в штабеля, точно тарелки из китайского фарфора в богатом доме.

Я воображал все эти сокровища, но в пещере не было ничего похожего. Только тени. Только скалы.

Но нет — что-то здесь все-таки было. И оно ждало.