У него мелькнула мысль, что этот дородный иракец думает о Жане Сен-Жермене, почему-то весьма посредственно владеющем французским языком.
Впрочем, кому какое дело? Иракский «ценитель искусства» получил свои деньги. В течение нескольких недель сотрудники главного музея и мосулского филиала лихорадочно старались перевезти самые ценные реликвии Древнего мира подальше от войны, спасти от мародеров сокровища, утрата которых будет невосполнимой. Ну да ладно.
Наконец иракец остановился перед единственной дверью, выходившей в коридор: за ней был реставрационный зал. У Жана учащенно забилось сердце при мысли о том, что заветная мечта совсем рядом. Наконец десятилетия напряженной работы, связанной с постоянным риском, должны были принести свои плоды. Сколько жизней отдано ради этого. Сколько судеб это переменит.
В руке ценителя искусства снова появились ключи. Дверь открылась. Жан шагнул внутрь и впервые включил зажатый в руке фонарик. Положив ладонь Жану на плечо, иракец провел его к одинокому столу посреди помещения, на котором лежали девять предметов, каждый в отдельном холщовом мешочке.
– Кажется, то, что вы ищете, находится справа.
– А остальное? – спросил Жан.
– Это другие предварительно заказанные предметы, – усмехнулся дородный араб. – Однако вы провернули самую выгодную сделку. Остальных ждут солидные расходы за доставку. Вы единственный, кто приехал сам. – Ценитель искусства нашел эту остроту очень смешной.
Жан подошел к столу. Взяв первый мешочек, он достал из него экспонат, быстро осмотрел, снова завернул в бархат и убрал обратно. Затем Жан повторил то же самое с соседним мешочком.
– Вы удовлетворены?
– Да.
– Машина ждет на улице. Денег в ней больше нет.
– Как мы и договаривались.
– Благодарю вас. Было приятно иметь с вами дело. Мой помощник проводит вас до ближайшего выхода.
С окрепшей уверенностью Жан вышел в коридор и остановился, глядя через высокие застекленные окна на раскинувшийся в темноте Багдад.
Сен-Жермен ощупал мешочки с древними реликвиями и сказал, хотя в коридоре, кроме него, никого не было:
– Война окончена, господа. Теперь все могут возвращаться домой.
Отныне больше не имело значения, скольких тиранов свергнут, сколько империй возвысится и падет. Все это будет сводиться лишь к пословице о перестановке шезлонгов на палубе[3]. Приятно было сознавать, в чьих руках теперь власть.
– Вот еще один подарок для тебя, Евлогия, – произнес Жан.
Он вышел в душную иракскую ночь, на удивление свободную от американских патрулей, и поспешил к машине, ждавшей его с погашенными фарами и работающим на холостых оборотах двигателем. Отъезжая от музея, Жан размышлял о том, что история сейчас сделала крутой поворот и обратного пути больше не будет.
***
8 апреля 2003 года, 05.42
Тыловая база «Скала»
Аэродром Таллил
Южный Ирак
Джейме была признательна штаб-сержанту Родригесу за то, что тот даже под огнем обращался с телом Адары бережно и с уважением. Она не знала, как в период боевых действий полагается обращаться с телами убитых мирных жителей. Когда стоявший впереди «хаммер» развернулся, готовый спасаться бегством, Родригес подошел к Джейме, опустившейся на колени перед мертвой подругой.
– Госпожа капеллан, вам нужно садиться в машину, – сказал он и, не говоря больше ни слова, поднял тело Адары и осторожно уложил его в задний отсек «хаммера».
«Адара!..»
Джейме мысленно снова и снова вспоминала тот декабрьский понедельник 1998 года. Они с Адарой сидели за шатающимся деревянным столиком закусочной в Принстоне, глядя на кружащий за окном снег. Перед ними лежали раскрытые книги. От большого сэндвича, разделенного пополам, уже не осталось и следа, но молодые женщины продолжали потягивать свои коктейли. Они якобы готовились к завтрашнему зачету, но на самом деле просто развлекались, составляя друг дружке остроумные записки на аккадском языке.
В закусочную зашли две их однокурсницы, значительно моложе. Подойдя к стойке, они стали спорить с двумя братьями, владельцами заведения.
– Совсем без перца? – говорил один из них. – Как же это так, вы хотите сэндвич, но без перца?
После перепалки с коренастыми братьями о присутствии в заказанных сэндвичах уксуса и оливкового масла девушки вернулись к очень серьезному разговору об обаянии и предположительных сексуальных достоинствах одного из преподавателей. Адара и Джейме, окрыленные вдохновением, принялись строчить клинописью свои замечания на этот счет.
«», – написала в своей записке Адара.
– Компенсирует что? – улыбнувшись, спросила Джейме, когда девушки расплатились за заказ и выпорхнули из закусочной. – Отсутствие у него силы?
– Ты все поняла, – радостно заявила Адара. – Думаю, зачет ты сдашь на «отлично». – Она пригубила коктейль. – А ты влюблялась в какого-нибудь преподавателя?
К этому времени эмоциональные доспехи стали для Джейме второй натурой, и вопрос подруги отскочил от них, совершенно незамеченный. Вместо этого она окинула Адару изучающим взглядом, задержавшись на плавных волнах ее длинных черных волос, на гладкой коже цвета имбирного пряника, на больших карих глазах, естественно подчеркнутых длинными ресницами. Джейме не сомневалась в том, что многие преподаватели обращают внимание на ее подругу. В то время как физическая подготовка сделала саму Джейме стройной и мускулистой, тело Адары, хотя и не имеющее ни одного лишнего фунта, сохраняло естественные плавные изгибы – различимые, несмотря на то что она, в отличие от подруги, была не в джинсах и розовом свитере в обтяжку.
– Ты не ответила на мой вопрос, – сказала Адара.
– А что? – удивилась Джейме. – Ты сама в кого-нибудь влюблялась?
– Мне всегда хотелось этого, – ответила Адара. – Наверное, я просто никогда не попадала на нужные курсы. А ты увиливаешь от ответа.
Следующие слова Джейме потрясли ее саму, потому что она не собиралась их говорить:
– Я влюбилась в одного преподавателя семинарии. Вот почему я здесь.
– Ого, правда? Что он собой представлял?
– Доктор Этвуд. Профессор. Читал историю Библии. Помимо преподавательской деятельности он считал своим долгом понимать причины проблем, с которыми ежедневно сталкивались народы Ближнего Востока, в первую очередь Израиля и Палестины, чтобы вырвать мирный процесс из рук экстремистов. Каждый год профессор Этвуд отправлялся со своими студентами в Израиль, посещал школы, кибуцы[4], а также те палестинские поселения, где было относительно безопасно. Я поехала вместе с ним, когда училась на втором курсе. Что я могу сказать? Меня всегда тянуло к мужчинам с благородной душой.
