Тард отодвинул миску полную костей и, схватив кружку пива, в один заход осушил ее, не торопясь и пощелкивая пальцами свободной руки от удовольствия. Все вокруг замерли, словно ожидая чего-то. Громко крякнув, убийца драконов подхватил оставленную его приятелем волынку и принялся играть. Надо признать, выходило это у него куда лучше чем у прежнего исполнителя. Мелодия звучала задорно и весело. Ее быстро подхватили бубны и флейты. Послышались одобрительные крики и лязг отставляемых в стороны ножен с оружием. Казалось, все только этого и ждали.
Хозяйка таверны вышла с кухни и всплеснула руками. Раздвинув столы, под треск досок пола, гомон, смех и дружное хлопанье в ладоши наемники отплясывали свои дикие танцы. В движениях не было ни изящества, ни ритма, ни грации, но пьяные воины отплясывали от души нечто, что выражало их радость этой жизни. Тому, что они сейчас вместе, тому, что меч не подвел в последний раз, тому, что просто голова, руки и ноги на месте. Даже калека в углу, сидевший все это время тихо, принялся отбивать такт костылем по полу, улыбаясь во всю ширь своего беззубого рта, и простужено орал: «Хэй, братцы, давай-давай!»
Усердно сдавливая кожаные мехи, Тард подмигнул изумленному Карнажу и почти крикнул, перекрывая шум и гам:
— Видишь!? Не бывает слишком страшных драконов — просто иногда бывает мало пива!
И гном продолжил играть во всю силу своих могучих легких.
Фивландский был довольно грубым языком по своему звучанию, однако хорошо подходил для того, чтобы горланить песни под то, что здесь называли музыкой. Конечно, спьяну все играли кто в лес кто по дрова, но не это было главное. Пусть песни перетекали в несвязные выкрики, пусть мелодия была неясной, зато и то и другое громко сотрясало стены трактира.
Карнаж откинулся назад, взвалил ноги на стол и тоже хлопал в ладоши, подбадривая одного малого, который был изрядно навеселе, но выкидывал такие коленца, что окружающие умирали со смеху. Молодой парень, со съехавшим на глаза кожаным подшлемником, что оказался ему слишком велик, не жалел себя, задирая колени до ушей, и рявкал всякий раз, когда вгонял каблук сапога в пол, раскидывая руки в стороны.
Шумели до самого утра, не давая никому в вольнице спать, хотя таковых нашлось немного. Повод для гуляния всегда мог найтись, взять хотя бы праздники сбора урожая, что скоро обещали прокатиться по всему Фелару, встречая путников хлебом и солью. В каждой деревне радовались, ведь год выдался плодородным. Но у обитателей вольниц хватало и своих поводов для веселья, ведь осенью и весной, когда погода становилась скверной и до больших дел, где могли бы понадобиться такие как они, было совсем недолго, стоило приехать в такое место, в вольницу. Туда же направлялись те, кто искал себе работников, наемников, убийц, и мог предложить что-нибудь стоящее.
Повстречать старых приятелей, помянуть тех, кто больше никогда не придет, порассказать историй и баек о храбрецах, кому в этом году повезло больше остальных. Так появлялись новые легенды и угасали старые среди тех, у кого не было своей страны, не было своего угла, не говоря о родовом гербе с поместьем в придачу. Но была, покамест, своя голова на плечах, и брюхо с голодухи подводило далеко не всегда.
Когда начало светать, «ловец удачи» вел пьяную вдрызг наемницу в домик на ветвях. Слушая в сотый раз восхищение по поводу того с кем она встретилась под одной крышей и как им обоим повезло оказаться вместе с «бравыми парнями Тарда», Карнаж, кряхтя, поднимал ее по веревочной лестнице, на которой наемница не понятно каким чудом еще умудрялась держаться.
Она поднялась, не удержала равновесия и рухнула на полукровку, придавив того собой к площадке меж ветвей. Наемница громко смеялась, пока Феникс высвобождался из ее объятий и делала, по ее мнению, заманчивые для «ловца удачи» предложения.
Наконец, они добрались до хижины и, уложив ее на кровать, Карнаж тяжело опустился на пол в углу, где раньше спала полуэльфка. Кровать в хижине была таковой только по названию и никак не по удобствам, поэтому полукровка не сильно расстроился от вынужденного обмена. Воспользоваться предложением наемницы его не тянуло вовсе. Все же, как он ни старался, не мог преодолеть неприязни. Такие как она легко меняли отряды и противников, убивая тех, с кем не так давно дрались спина к спине. Конечно, течение жизни было хаотично, особенно сейчас, и в который раз Феникс убеждался в непредсказуемости пути, но хаос не должен был поселиться в душе идущего по нему.
Все же Киракава посредством долгих вечерних бесед, что предваряли плошку недоваренного риса и пару кусков вяленого мяса, сумел донести до своего ученика хоть немного смысла существования.
«Ловец удачи» снял ножны с непригодившимся ему сегодня мечом и прислонился спиной к стене так, чтобы его не было видно через окно.
Привычка.
Даже кровать он отодвинул от окна. В вольницах происходили иногда «случайные» смерти от вдруг залетевшей в раскрытое окно стрелы. Особенно часто подобные несчастья случались с теми, кто получил большой куш таким способом, что ему приходилось залечь на дно и надолго. Таковых было немало, отчего на «дне» этом завелись охотники до легкой добычи, когда их жертва почитает себя в безопасности, и тут-то как раз неудачно падает с лестницы в три ступеньки при этом переломав себе всю спину, словно скатившись кубарем с самых вершин Форпата. Примеров было довольно много. И они обещали множиться и множиться, пока ослабленные королевства залижут раны, окрепнут и повыдергивают такие вольницы со своих земель, подобно сорнякам.
Феникс не дожил бы до своих лет, пусть был молод и силен, если бы не платил трактирщикам сверх положенного и, действуя угрозами и кошельком, не завязывал рты, всегда готовые порассказать много чего всем желающим наступить ему на хвост. Упредить желание превратить свою жизнь в товар было ключом к сохранению собственного здоровья. Об этом молчаливо свидетельствовали многочисленные шрамы на его шкуре, которую не раз дырявили, а потом латали те, кто, как и первые, имели весьма сомнительную репутацию.
Риск для любого наемника был вездесущ — наследие Войны Кинжалов, ведь старые шпионские сети раскинутые по всему Материку остались целыми кусками, образуя собственные шайки и обосабливаясь. Но если умело пользоваться этими плодами смут, то можно неплохо набить кошелек, продавая чужие шкуры на выделку мясникам из инквизиции или тайных канцелярий.
Vlos'Velve, по которому «ловца удачи» признал Тард, был из того рода оружия, что не раз меняло хозяев. Слухи о подобных остатках кузнечного мастерства темных эльфов ходили самые невероятные. Былые обитатели подземных дебрей под Лароном ранее занимали почетное место первых в искусстве убийства и многие считали, что это происходило благодаря особенному оружию. Занижая меж тем мастерство рук, которые его держали и мрачную изобретательность умов, направлявших клинки.
