Кэнди ожидала чего-то в этом роде, но тем не менее при последних словах Нормы по коже у нее пробежали мурашки. Проглотив комок в горле, она тихо спросила:
— Так он здесь и умер, в этой комнате?
— Да.
— А от чего? От инфаркта?
Норма покачала головой.
— О, не может быть! — Теперь Кэнди уже не сомневалась, как все было. — Значит, он покончил с собой?
— Да. Боюсь, именно так все и случилось.
Кэнди вдруг почудилось, что и без того маленькая комната стала еще меньше, а в углах ее, там, куда не проникал свет из давно не мытого окна, сгустились мрачные тени.
— Жуть какая, — поежилась она.
— Ты сама когда-нибудь убедишься, дорогая, — мягко произнесла Норма, — что любовь — это самое лучшее на свете. Или самое худшее. Такое, что хуже не бывает.
Кэнди промолчала. Она только теперь заметила, каким печальным стало лицо Нормы. Прежде, когда они виделись в последний раз, оно было совсем другим. Уголки рта Нормы опустились вниз, на лбу залегли морщины.
— Но вовсе не любовь разбила сердце Генри Мракитта, — продолжала Норма. — А...
— ...то, что город решили переименовать? — догадалась Кэнди.
— Верно. Ведь это же была его фамилия. Город носил имя Мракитта. Видимо, Генри считал, что быть тезкой города — все равно что быть немножко бессмертным, если можно так выразиться. А лишившись этого, Генри, наверное, решил, что и жить ему больше незачем.
— Вот бедняга, — сказала Кэнди. Норма кивнула.
— А записки он не оставил? Ну, то есть посмертного письма или еще чего.
— Какая-то записка была, но только смысла ее никто не мог понять. Насколько мне известно, там говорилось что-то о корабле, которого он, Генри, ждал.
— И что он этим хотел сказать, как вы думаете? — Кэнди поспешно сделала пометку в своем блокноте.
— Наверное, он был просто-напросто пьян. Да и с головой он, честно говоря, не очень-то дружил. Его вечно преследовали мысли о кораблях и о море.
— Как странно!
— Не то слово! Погоди, сейчас я тебе покажу кое-что интересное.
Норма подошла к маленькой тумбочке, стоявшей у кровати, и открыла верхний ящик, в котором обнаружились Библия из тех, что лежат в любом номере любого отеля, да еще какая-то непонятная штуковина из желтоватого металла вроде меди или латуни. Ее-то Норма и вынула.
— Говорят, это единственная ценная вещь, что нашли при Генри.
— А что это?
Норма протянула вещицу Кэнди. Металл тяжело упал в руку. На полукруглой шкале были выгравированы цифры, а одна из деталей могла поворачиваться так, чтобы незакрепленный конец ее можно было совместить с делениями на шкале.
— Это секстант, — пояснила Норма. Кэнди пожала плечами.
— Никогда такого не видела. А для чего он?
— Им пользуются моряки, чтобы ориентироваться в открытом море, узнавать, в каком месте они находятся. Я не знаю, как с ним управляться, кажется, его надо как-то ориентировать по звездам или как там это называется... — Она тряхнула головой. — Точнее не могу объяснить.
— И этот секстант был в багаже Генри Мракитта?
— Так говорят. За что купила, за то и продаю.
— Но почему тогда полиция его не изъяла?
— Понятия не имею. Мне это как-то даже в голову не приходило. Но с тех пор, как я здесь работаю, он лежит в ящике тумбочки рядом с Библией. Секстант Генри Мракитта.
— Хмм, — задумчиво пробормотала Кэнди, протягивая прибор Норме.
Та взяла его и с какой-то бережной почтительностью, чуть ли не с благоговением, вернула на место.
— Значит, все наследство Генри Мракитта — это секстант и записка?
— Как сказать, — ответила Норма. — В этой комнате от него осталось еще кое-что.
— Что именно?
— Оглянись по сторонам.
Кэнди принялась внимательно разглядывать маленькую комнатку — потолок, стены, пол... Что же еще из находящихся здесь предметов могло принадлежать Генри Мракитту? Разумеется, не мебель. Вытертый коврик, на котором она стоит? Вряд ли. Настольная лампа? Тоже едва ли. А больше в комнате решительно ничего не было. Никаких картин на стенах. Разве что...
— О, кажется, я догадалась! — воскликнула она, глядя на пятна, что складывались в причудливый узор на одной из стен. — Вот это!
— Сколько бы маляры их ни закрашивали, они все равно проступают сквозь краску, — кивнула Норма.
Кэнди подошла почти вплотную, чтобы получше разглядеть таинственные пятна. В ней властно заговорила та часть ее натуры, которой она наверняка была обязана своей странноватой бабушке. Ее так и подмывало задать Норме вполне уместный вопрос: а как вообще эти пятна появились? Пустил ли Генри Мракитт себе пулю в висок? Или перерезал горло опасной бритвой? Но внутренний голос, голос разума властно велел ей умерить любопытство. Что она и сделала.
— Ужасно.
— Такое случается, когда человек вдруг понимает, как сильно его жизнь отличается от того, о чем он мечтал, — сказала Норма и бросила взгляд на свои часы. — О, боже, заболталась я с тобой. Надо бежать. Вот тебе и вся история Генри Мракитта.
— Безрадостная, как и его жизнь, — кивнула Кэнди.
— В каком-то смысле многие из нас ожидают, когда на горизонте наконец покажутся паруса, — сказала Норма, открывая дверь номера девятнадцатого и пропуская Кэнди вперед, в сумрак лестницы. — Некоторые всю жизнь живут этими надеждами. — Она попыталась ободряюще улыбнуться Кэнди, но улыбка вышла грустная. — А что еще остается, правда?
С этими словами Норма заперла дверь комнаты, в которой Генри Мракитт сделал свой последний вздох.
Мисс Шварц, учительница истории, вечно была не в духе, но в тот день она почему-то злилась еще пуще обычного. Когда она обошла ряды парт, раздавая ученикам проверенные домашние работы по истории Цыптауна, оказалось, что положительные отметки получили только ее любимчики, в основном мальчишки. Всех остальных она безжалостно раскритиковала.
Но язвительные замечания, которые пришлось проглотить большинству учеников класса, не шли ни в какое сравнение с теми громами и молниями, которые она обрушила на голову Кэнди.
— Факты, Кэнди Квокенбуш! — процедила мисс Шварц, швырнув на парту Кэнди работу о Генри Мракитте. — Я просила изложить факты. А ты что тут написала?
— Но это и есть факты, мисс...
— Не смей меня перебивать! — рявкнула мисс Шварц. — Никаких фактов в твоей работе и в помине нет! Глупые сплетни, слухи, порожденные нездоровым воображением. И только! Эта работа не заслуживает никакой оценки, даже самой плохой, как, впрочем, почти все, что ты делаешь!
— Но я сама была в том гостиничном номере, — возразила Кэнди. — И своими глазами видела секстант Генри Мракитта.
