— Дитя мое, — Текеш улыбнулась и раскрыла руки. — Я рада, что смогла увидеть тебя. Мне горько было уйти, не услышав твоего первого крика.
Она спустила ноги с носилок и, держа колокольчик на отлете, пошла по неровному скользкому булыжнику. У самых ступеней, ведущих во Двор Ивы, женщина оступилась — бросившийся вперед Аммар успел подхватить ее за руку.
Они опустились на верхнюю ступеньку — Текеш рассеянно водила рукой по резьбе на тяжелой каменной глыбе. Две Сестры — так звали эти парные монолиты, лежавшие у входа в масджид.
— Сдается мне, ты совершаешь ошибку, дитя мое. Я бы не хотела, чтобы ты окончил свои дни, как твой отец.
— Его убили? — ходили и такие слухи в народе.
— Нет, — покачала головой женщина. — Но он хотел смерти. Он остался один, и жизнь тяготила его.
В последние годы отца действительно окружала прозрачная стена одиночества, сквозь которую к нему уже никто не мог пробиться.
— Он отдал все — ради власти. И лишь в конце жизненного пути понял, что обменялся дарами с Иблисом.
Аммар ужаснулся:
— О чем вы, матушка?…
— Ни о чем таком, что лежит под башней Заиры, — покачала головой Текеш. — Умереть задолго до собственной смерти можно, не дотрагиваясь до проклятого золота или оружия. Власть убивает человека исподволь.
Аммар не сумел выдержать ее взгляд и опустил глаза. Потом сжал зубы, зажмурился, глубоко вздохнул, и выдохнул — заветное, чаемое бессонными ночами:
— Я хочу знать то, о чем умалчивают все вокруг.
— Когда лекари и повитухи сказали ему, что спасти можно либо жизнь роженицы, либо жизнь ребенка, он воскликнул: «Женщин у меня предостаточно, спасайте сына!». Для меня он построил мавзолей из мервского мрамора — и лишь с годами понял, что навещает его чаще, чем харим.
— А что Муса аль-Мадини, мой дядя?.. — они уже поднялись и шли в каменной тени прохода.
— Твой отец приказал убить его.
— Это правда, что его убили прямо в михрабе, где он искал убежища?
— Да, — Текеш наклонила голову. — И меня печалит, что ты не спрашиваешь о главном — была ли за ним вина?
— Прости, мама, — Аммар сел на первую из четырех ступеней, ведущих к арке входа, и обхватил руками голову.
Сероватая ткань савана мокла на бугристых камнях у его ног.
— Так была?..
— Нет, — покачала головой женщина. — Твой отец поверил напраслине. Старый Муса, хоть и приходился Амиру старшим братом, был смирным и безобидным человеком. Он никогда не искал власти. Обоих сыновей Мусы твой отец приказал казнить тоже по ложному навету — они вовсе не желали завладеть Хорасаном и отделиться. Впрочем, твоих двоюродных братьев смерть ждала еще и по другой причине.
— Я догадываюсь о ней.
Аммар встряхнулся и поднялся на ноги.
— Я хочу помолиться за тебя. Пойдем, — и Текеш протянула ему руку, кивая на распахнутые двери масджид.
Аммар кивнул и сделал шаг назад.
Именно это его и спасло — ибо он оступился и поскользнулся. С маху сев задом на холодный камень, Аммар зашипел от боли в копчике — и в ладони. В руку ему впились какие-то острые борозды — глянув вниз, он обнаружил, что припечатал ладонью резьбу на плите пола перед лестницей.
Ошалело таращась на собственные пальцы, распластанные среди каменных завитков вязи, Аммар понял, что его задница расположилась прямо посередине Печати Али.
Истошный крик петуха застал его уже на ступенях масджид. Крича: «Да будет благословенно имя Всевышнего и его посланца!», Аммар рванулся к дверям и захлопнул их за собой, повторяя Девяносто Девять имен. Впрочем, он едва ли дошел до второго десятка — съехав спиной по холодным створкам, Аммар ибн Амир сел на пол и потерял сознание.
Ночь вторая
…— Амма-ар! — голос самийа истекал ядом и насмешкой. — Ну же, неужели ты так и не выйдешь к нам?
Кто такие «мы», Аммар даже не хотел представлять. Судя по звукам, за дверями клубилось иблис знает что. Впрочем, нерегиль прав. Нужно выйти наружу.
Голос самийа хлестнул, зло и жестко:
— Выходи, смертный наглец!
Аммар толкнул двери и шагнул на порог.
Гадина стояла у нижней ступени, нагло попирая Печать. Впрочем, на следующий шаг у твари не было ни сил, ни прав. Задрав бледную морду, нерегиль смотрел на халифа снизу вверх. Широко распахнутые глаза не отражали ничего, лицо тонуло в какой-то мерзкой переливающейся дымке, похожей на болотный огонь в тумане.
За спиной самийа собралось все, что могло собраться. На стенах висели, уцепившись когтистыми лапами, горгульи и диковинные твари с заглавных букв в книгах из собрания Яхьи. В самом проходе скакали одноногие рогатые уродцы, за ними носились маленькие всадники в белых чалмах. Ну конечно, миниатюры из Шамахи, правоверный сражается с порождениями иблиса за любовь Всевышнего. Под копытцами лошадок ползали, посверкивая в лунном свете чешуйками, сколопендры и змеи явно ядовитого вида. Две рыбы на тонких ножках играли в чехарду прямо под Старой Ивой. С каких страниц соскочили эти порождения больного разума, Аммар не помнил.
— Аммар, у твоего отца было две жены и штук пять наложниц, не считая рабынь, которыми он занимался между шербетом и докладом вазира. А ты — единственный сын? Поверить не могу, — нерегиль погрозил ему длинным белым пальцем.
Руки у него тоже светились противным кладбищенским светом гнилушки.
— Где твои братья? — вкрадчиво осведомился самийа.
— Ты мне не откроешь ничего нового, — издевательски ответил Аммар, хорошо усвоивший уроки прошлой ночи. — Одни мои двоюродные братья погибли в бою, другие были казнены по ложному навету.
— Любовь отца к сыну может принимать самые причудливые формы, — исчадие ада расплылось в улыбке. — Старика Амира не устраивала даже не воплощенная в намерения мысль об угрозе с их стороны. Ты ведь присутствовал при том, как твоему дяде Мусе принесли голову Абд-аль-Азиза?
Он присутствовал. Старик вышел из задних рядов, приблизился к трону, отдал отцу церемониальный поклон и попросил дозволения забрать голову сына. После милостивого кивка халифа он положил голову Абд-аль-Азиза на край рубашки и несколько раз обернул ее тканью. Рубашка сползла с одного плеча, обнажив дряблую морщинистую кожу. Из сострадания Хусейн ибн Сахим сказал: «О сын Нусейра! Позволь мне помочь тебе!» И накинул на плечи старика плащ. Люди шептались, что за Хусейном не было другой вины, кроме этой. Его и второго сына Мусы, Абд-ар-Рахмана, казнили вместе на одном помосте.
— А где твои младшие единокровные братья? — самийа ядовито улыбнулся.
— Они умерли естественной смертью, — вскинулся Аммар.
