Потом я погнал «москвич» на окраину города, к плотине. Остановился у захламленной лесополосы, протянувшейся над обрывистым берегом, пробрался сквозь заросли к реке и бросил пакет с блюдом в мутную воду…
Правильный или опрометчивый это был поступок – не знаю, но настроение мое улучшилось, потому что я избавился от предмета, который мог бы принести мне немало неприятностей. Дышать стало легче, окружающее вновь приобрело объемность и многокрасочность, и я перестал ощущать себя мишенью, попавшую в перекрестие чьего-то оптического прицела.
Я настолько воспрянул духом, что по окончании рабочего дня оставил автомобиль во дворе, перекусил и направился на стадион поболеть за родную «Звезду». Погода была превосходной, «Звезда» тоже старалась вовсю, забив гол в конце первого тайма, а в перерыве, в толчее за пивом, я встретил бывшего однокурсника Валеру Кузнецова, Кузю, с которым когда-то, в молодые годы, не раз бродил по забегаловкам нашего города. Мне и потом доводилось с ним встречаться, но все как-то мимоходом, то в магазине, то в троллейбусе, да и не беспечными студентами мы уже были, а обремененными заботами отцами семейств.
Кузя был слегка навеселе, и у него оказалась с собой бутылка самогона, и мы пили его из легких мнущихся стаканчиков, полировали пивом и говорили «за жизнь», а рядом пили водку, самогон и пиво еще очень много других мужиков, чуть-чуть и очень крепко поддатых, потому что посещение футбольного матча было для них отдушиной… А потом мы с Кузей щелкали семечки и вместе смотрели игру, и дружно орали, когда «Звезда» наша милая вколотила соперникам еще один гол.
Мы шли в возбужденном и довольном людском потоке, захлестнувшем улицу, и Кузя, заговорщицки мне подмигнул, мечтательно сказал:
– Эх, добавить бы… Все равно уже Катерина пилить будет!
– Так пошли ко мне, Кузя, – с готовностью откликнулся я. – Роскошной закуски не обещаю, а вот по сто грамм найдется.
– Хо-хо! – возликовал Кузя. – По сто грамм – это в самый раз!
Мы дошли до моего дома, и я предложил Кузе пройти в комнату, но он сразу протопал на кухню, сел у стола и закурил, и решительно воспрепятствовал моей попытке соорудить яичницу.
– Кусок хлеба и кусок сала – лучшая яичница, старик, – заявил он, стряхивая пепел в раковину. – Если нет сала – можно и без сала.
Я извлек из настенного шкафа почти полную бутылку «Столичной» (сидели как-то с Аленой, на Пасху, кажется, и я выпил пару рюмок) и пошел взять с письменного стола отцовскую пепельницу. И застыл, уставившись на стену.
Мамино блюдо как ни в чем не бывало висело на своем месте.
– Андрюха, ты там отключился, что ли? – раздался из кухни нетерпеливый голос Кузи.
Я продолжал стоять соляным столбом, чувствуя, как улетучивается веселый хмель. Кузя показался в дверях, протянул:
– Норма-ально живешь, старик, – и вдруг замолчал. Подошел ко мне, похлопал по плечу и дернул за рукав. – Пошли на кухню, Андрюха, выпьем, и я тебе скажу кое-что.
Я молча повиновался. Разговаривать мне уже не хотелось.
– Так вот, слушай, старик, – начал Кузя, занюхав водку хлебной горбушкой. – Возьмем, к примеру, такой случай: у твоего приятеля есть телевизор, но без антенны. Работать работает, только ни хрена по этому телевизору не видно. А у тебя, скажем, наоборот: антенна имеется, а телевизор отсутствует…
Я выпил свою водку, как воду, и тупо уставился на Кузю, плохо соображая, что он там такое плетет. Я думал о блюде.
– Отсутствует, значит, телевизор, – повторил Кузя, – и хоть целуйся ты со своей антенной – толку никакого не будет. Не нужна она тебе. А приятелю пригодилась бы – ведь телевизор-то у него есть. – Кузя замолчал и, прищурившись, взглянул на меня, катая по столу недоеденную горбушку.
– Ну? – машинально сказал я.
– А не отдать ли тебе приятелю свою ненужную антенну, старик? – ласково спросил Кузя. – Зачем она тебе? Подари ее приятелю…
Услышав слово «подари», я внутренне вздрогнул и протрезвел еще больше. Кузя пристально смотрел на меня, уже не улыбался, и я вдруг понял, что он совсем не пьян. В наступившей тишине раздавалось лишь негромкое урчанье холодильника.
– Подари, а? – Тот, кто сидел по другую сторону стола, внезапно подмигнул мне. – У тебя не убудет, а приятелю польза.
– И какая же польза приятелю? – срывающимся от напряжения голосом выдавил я, совершенно отчетливо осознав, что в квартире, кроме нас, никого нет, и помощи ждать неоткуда; я сомневался, что смогу справиться с тем, кто сидел напротив…
– Телевизор у него будет работать – вот какая польза! – Мой собеседник широко улыбнулся, но глаза его отнюдь не улыбались.
– А зачем ему телевизор? Пусть лучше книжки читает.
– Ну-у, старик! – Кузя развел руками и развалился на табурете, прислонившись спиной к стене. – Не хочется ему книжек, телевизор ему хочется смотреть.
– А если не отдам? – напрямик спросил я. Мне надоел наш Эзопов язык.
– По башке – и в колодец? Или как?
– Зачем по башке? – Кузя вздохнул. – Поверь, старик, позарез нужно…
– Почему же не заберешь? Не можешь?
Мой собеседник выпрямился, опять в упор взглянул на меня. Тяжелый у него был взгляд, нехороший.
– Если бы мог – забрал бы.
Я побарабанил пальцами по столу, потом как бы невзначай придвинул поближе к себе недопитую бутылку; ничего другого, увесистого, для самообороны, под рукой не было.
– Послушай, Кузя, или как тебя там? Зачем тебе блюдо? Что оно такое?
Кузя, усмехнувшись, потянулся через стол и водворил бутылку на прежнее место.
– Старик, я же сказал: антенна. Не все и не всем полезно знать. Подарил бы – да и дело с концом.
– Вы кто – инопланетяне? Демоны из темного мира?
Кузя скривился и повторил:
– Есть знание, которое не приносит пользы.
Вероятно, алкоголь все-таки продолжал еще резвиться в моей голове, делая меня более храбрым, чем я есть на самом деле. Я положил руки на стол, подался к Кузе, к тому, кто прикидывался Кузей, кто принял облик Кузи, и медленно произнес:
– Тот факт, что вы пытаетесь завладеть блюдом с помощью обмана, говорит о нечистых намерениях. Ни отдавать, ни дарить его я никому не собираюсь. Вот так. Я сказал! – И я повторил знаменитый жест Глеба Жеглова-Высоцкого.
– Та-ак, – протянул Кузя, блуждая взглядом по стене за моей головой.
– Что ж, нет так нет. Но учти: и у тебя, и у твоих близких могут быть – и будут – большие, скажем так, неприятности. Уж будь уверен.
Мне стало совсем мерзко, но я постарался не подать виду, не потерять лица перед этим потусторонним засранцем.
– Вот тебе и раз! – Я нашел в себе силы изобразить усмешку. – Вот тебе и «подарок»! Это же запугивание уже получается, принуждение… Может ли считаться настоящим подарком подарок принудительный?
