И у жадного Тоскливца, который почуял запах настоящих пирожков с мясом, заблестели глаза, и он уже думал только о том, как бы их сожрать на глазах у почтеннейшей публики, да так, чтобы зрители приняли это за часть театрального действа. Но тут неугомонная Гапка, которую пирожки не волновали, спросила его:
– Почему у тебя, бабушка, такие большие уши?
Но Тоскливец не стал ввязываться в бесполезные дискуссии, приподнялся и, обхватив Гапку за талию, усадил ее возле себя.
– А зачем у тебя, бабушка, такие большие и давно не чищеные зубы? – спросила Гапка, чтобы досадить бывшему дружку, упорно экономившему на зубной пасте.
Публика, знавшая повадки Тоскливца, разразилась радостным хохотом. Чем ближе пропасть, тем радостнее смех, сказал бы в таком случае восточный мудрец, но зрители еще даже не подозревали, во что превратится детский спектакль и что им, собственно говоря, уготовано. Ведь человеку – и в этом его и трагедия, и счастье – совершенно неизвестно, что с ним произойдет уже через минуту.
А от наглости Гапки Тоскливец покрылся под макияжем синюшным румянцем и стал мучительно соображать, как ей отомстить. У него появилось время подумать, потому как на сцене появился Голова с присыпанными мукой щеками и с накинутой на плечи белоснежнейшей простыней. Непредусмотренный выход Головы, который незаметно улизнул из зала, вызвал определенное оживление, так как никто не мог понять, кого он играет и, самое главное, зачем? Ведь не мог же он хапануть сам у себя?
Тем временем Голова, чтобы ни у кого не оставалось сомнений в том, кого именно он изображает, объявил:
– Я тот, кто был отцом принца Гамлета! И вынужденный как призрак скитаться по просторам земли…
– Ты не из этой сказки, – встревожилась публика, – убирайся!
– Не грубите привидению, – мирно ответил Голова.
А со сцены как бы дыхнуло холодком, и почтеннейшая публика поежилась и теперь уже стала принимать привидение с большим пиететом.
– Я пришел дать вам волю, – объявило привидение. – Не надо бояться волков. Никого не надо бояться, в том числе и супружниц, даже если они такие, как Гапка, пусть она и замаскировалась под Красивую Шапочку. Самое главное, и запомните это навсегда, – это избавиться от выдуманного «я», но зато познать собственную душу. Будем честны перед собой – мы случайно появились на свет, но не случайно отойдем в мир иной. И имя дали нам случайно, оно могло быть ведь совсем иным, и профессию мы получили из-за своих или родительских фантазий. Например, собаковод хотел быть преподавателем алгебры, а колхозник, то бишь фермер, в детстве мечтал быть содержателем публичного дома, но всю жизнь выращивает морковь и это навевает на него меланхолию. И к тому же свою супружницу он нашел себе по случаю, провидение совершенно не виновато в том, что он выбрал палача в юбке и к тому же с подручным в виде тещи. Так что не бойтесь! Все плохое, что могло с вами произойти, уже произошло или произойдет, независимо от ваших трепыханий на тему жизни. Перестаньте биться в конвульсиях! Вдохните полной грудью и живите спокойно. Пока живете.
Привидение злорадно захохотало и скрылось за кулисами.
Публика, сама не зная почему, разразилась овациями. «А Васенька у меня талантливый, – с гордостью подумала Галочка. – И к тому же я действую на него облагораживающе».
Тоскливец тоже не терял времени даром – одной рукой он запихивал себе в рот аппетитные пирожки, а второй судорожно подтягивал к себе Гапку, намереваясь приветствовать «внучку» поцелуем взасос в тот же момент, когда он умнет последний кусок. Кому-то такое развитие событий показалось бы странным, но только не закаленным в битвах с жизнью горенчанам. Они с радостью, как дети на слона, смотрели на то, что происходит на сцене, и с нетерпением ожидали того момента, когда Волк начнет пожирать Красную Шапочку.
– Такая Красная Шапочка сама кого хочешь сожрет, – говорила почтеннейшая публика и, не стесняясь, прикладывалась к флягам.
А Голова решил перевести дух и зашел в туалет, но тот был занят и ему пришлось ждать возле растрескавшейся двери. Но тот, кто был внутри, не подавал признаков жизни, а Голова не был готов ждать своей очереди целую вечность, поэтому почти нежно сказал:
– Выходи, что ли…
Дверь единственной кабинки раскрылась, и человек во фраке что-то пробормотал. Но тут Василий Петрович присмотрелся повнимательней и понял, что тот, кого он принял за человека, на самом деле комар почти двухметрового роста, который смотрит на него холодными как лед глазами. Но молчание длилось недолго, потому что комар преступно и без предупреждения выстрелил в Голову своим хоботом, присосавшимся тут же к его пухлой шее, и, наверное, выпил бы остатки его кровушки залпом, если бы Голова не саданул его ногой, которая, как в тесто, погрузилась в отвратительную вонючую мякоть, и комар опустил хобот и виновато так сказал:
– Не жлобись, Василий Петрович, а? Ты ведь такой жирный, что на самом деле дюжины две медицинских пиявок пошли бы тебе на пользу.
– А откуда тебе известно, как меня зовут? – подозрительно осведомился Голова. – Комарам не положено знать, как людей зовут.
– Не дури, – ответствовал ему комар. – Нам, комарам, многое о вас известно. Даже, может быть, больше, чем нам хотелось бы. Но мы вынуждены терпеть вашу неряшливость, запахи и храп. Особенно храп. Ты вот представь себе, Василий Петрович, что каждый день ты ешь под храп, обедаешь под храп, ужинаешь под храп. Или, что еще хуже, пытаешься сосредоточиться на борще, а тут кто-то начинает заниматься? любовью. Ты умираешь от голода, а тарелку бросает из стороны в сторону, словно разразился шторм. Думаешь, легко это?
– Так я тебе еще и сочувствовать должен? – устало огрызнулся Голова, который вдруг начал осознавать, что его, отца Гамлета, втягивают в совершенно бесполезный диалог, а публика его, скорее всего, уже заждалась. И жаждет, чтобы он поделился с ней своей мудростью. И поэтому он аккуратно закрыл кабинку, сожалея о том, что в туалетах кабинки закрываются только изнутри, и, не прощаясь (ну где это видано, чтобы нужно было обращаться с насекомыми согласно этикету?), вышел из туалета.
– Я голоден! – раздался вслед ему жалобный вопль зарвавшегося насекомого, но Голова даже не оглянулся. «Посмеемся над ним, как попугаи над шотландским волынщиком», – неожиданно подумал он, как подумал бы, наверное, Шекспир. И вышел на сцену как раз в тот момент, когда псевдобабушка, то есть Тоскливец-Волк, запихнул себе в глотку последний пирожок и теперь уже двумя руками вцепился в хорошенькую внучку, чтобы ее сожрать, но при этом основательно и пропальпировать, к радости аудитории, получающей неподдельное удовольствие от пьесы, оказавшейся хепенингом с элементами реалити-шоу. Но, во-первых, наша Красная Шапочка была совершенно не готова ублажать Тоскливца, пусть он и Волк, а во-вторых, ей хотелось быть очень хорошей Красной Шапочкой – она уже возомнила себя актрисой, – и поэтому она так сунула Волку локтем под ребра, что тот на какое-то время перестал ее тащить и она встала у постели и опять принялась задавать дурацкие вопросы про его глаза, зубы, чепец, и Тоскливец совсем запутался, потому что забыл сценарий и только помнил, что он должен ее сожрать, и поэтому он вскочил с постели и стал гоняться за Гапкой, которая, кокетливо хихикая, как девушка по весне, убегала по кажущейся Тоскливцу бесконечной сцене. А тот, потея и задыхаясь, бегал за ней, и в конце концов Гапке все это надоело и она убежала за сцену и заперлась в туалете, к радости настырного комара, который тут же к ней присосался. Но финт его не прошел, потому как Гапка сама у кого угодно могла выпить кровь, и поэтому она злобно укусила комара и тот улетел в ночь, печально разглагольствуя об упадке нравов среди озверевших людей.
