Император кивнул:
– Хорошо, Сежес. Спасибо тебе за откровенность. Заклятье прибереги. Я не знаю, что нас будет ждать у Всебесцветной башни. С этими же справимся и простыми пилумами…
Баламут, твой хирд встанет в центре. Рыцари пойдут клином, у них только один шанс и только одна атака.
– Не беспокойтесь, повелитель, Молот не подведёт Василиска.
– Плохо только, что у нас за спинами нет и самого завалящего холмика, – проворчал Клавдий. – Конница наберёт хороший разбег, постарается разрезать нам центр, а контратаки во фланг – отразить собственными резервами.
Император кивнул. Во все мельинские трактаты по военному искусству вошло поражение его деда в очередной войне против Семандры: поставленная в центре огромная масса рыцарской конницы, выстроившись классическим клином, прорвала ряды семандрийской пехоты, упершись в крутые склоны лесистой гряды, где между деревьями понатыкано было великое множество острых кольев. Легионы, наступавшие на крыльях боевого порядка, отстали, и Семандра смогла окружить зазнавшихся баронов. От полного истребления их спасли подоспевшие когорты и немногочисленные кавалерийские турмы, приписанные непосредственно к легионам, но сражение оказалось проиграно, большие потери понесли Третий и Шестой легионы, поход за Селинов вал был сорван.
Бароны крепко запомнили тот урок. Даже в битве на Ягодной гряде они не решились прибегнуть к тому же приёму. Сейчас – рискнули. Что могло означать лишь одно: драться сегодня они станут до последнего, не отступят и не побегут. Наверняка сыграли свою роль и раздутые (как же иначе!) магами Радуги слухи о двадцати пяти повешенных в Гунберге.
Мальчики, баронские сыновья и внуки, сквайры, оруженосцы, мечтающие о шпорах и поясе, решили красиво умереть.
Тьма и Разлом, хватит крови! Я заставлю вас жить, даже если вы не перестанете меня ненавидеть. Ненавидьте, дело ваше – но служите моему сыну.
Император вновь окинул взглядом выстроившиеся легионы. Массивный квадрат хирда, казалось, врос в самом центре несокрушимой скалой; длинные копья подняты, забрала опущены, стальная стена щитов сомкнута, накинуты на крюки соединяющие их цепи. Справа и слева от гномов – далеко оттянувшиеся прямоугольники манипул, в классическом шахматном порядке, готовые встретить врага ливнем пилумов. Он вряд ли остановит тяжеловооружённую рыцарскую конницу, тем более – приготовившуюся умирать, но обескровит наверняка. Впереди, в поле – россыпь велитов.
Сейчас начнётся. И лучшие бойцы Империи Людей сойдутся на бранном поле, в очередной раз готовые умирать по мановению руки остающихся в тени магов – приливала знакомая подсердечная злость. Знакомая по той страшной ночи в имперской столице, когда он, правитель Мельина, бросил легионы против всесильного, как казалось, Семицветья.
Но злость вспыхивает и тает, исходя ядовитым дымом; её словно бы смывает непрерывно сочащаяся и капающая с пальцев левой руки кровь. Творимая только для того, чтобы покинуть тело. Рождённая на погибель.
Точно так же потекут сейчас вперёд бароны и их сыновья – чтобы вал их «последней атаки» разбился бы о стойкость набранных из простого народа легионов, ненавидящих «благородных», наверное, с самого первого мига жизни.
Достаточно крови.
Пусть сегодня прольётся только его собственная.
Они одурманены, думает Император. Нерг решил показать мне цену победы. Сежес не чувствует никаких чар, но они есть, не могут не быть…
…Или это мне просто очень хочется, чтобы они нашлись? Потому что не хочется верить в жертвующих собой баронов и их сыновей, жертвующих только потому, что искренне, до рези в сердцах считают его, правителя Мельина, убийцей и кровавым узурпатором?
Император тронул поводья, не глядя ни на Сежес, ни на проконсула. Кер-Тинор безмолвной тенью возник рядом, и правитель Мельина предостерегающе вскинул ладонь.
– Мне надо выехать одному, мой капитан.
– А вот меня ты не отошлёшь. – Сеамни поставила своего коня вровень с императорским. – Мы вместе были под стрелами, и я…
– Тайде. Поворачивай. Хочешь, чтобы я приказал Кер-Тинору увести тебя силой? Забыла, кто у тебя в животе?
– Нет. Не забыла. – Головка потупилась, кажется, потекли необычно быстрые для железной Дану слёзы. – Ты хочешь… хочешь… погибнуть, чтобы так помириться с баронами, да?
– Глупая данка, – обнять за плечи, почувствовать тепло даже сквозь её осенний плащ и железо собственных доспехов. – Я не собираюсь умирать. Во всяком случае, потерплю до Нерга, это я тебе обещаю.
– Ничего себе обещание. А я тебе пригожусь, вот увидишь. Они ведь отринут честь, Гвин. Ты им веришь – только смердящую измену я отсюда чую. И на этот случай припасла я один фокус.
– Какие ещё фокусы?! – прошипел Император, не на шутку рассвирепев. – Назад, Тайде, назад! А то и впрямь прикажу Кер-Тинору тебя связать и в шатёр отнести!
– Не придумывай. Ты ж умрёшь от ревности, если ко мне кто-то другой прикоснётся, – лукаво усмехнулась Сеамни.
А кони всё несут их, и уже, забывшись, предостерегающе каркает что-то немолодой ветеран-триарий, мимо которого проезжает Император. Впереди только поле да рассыпавшиеся по нему мельинские стрелки.
Позади остаются Сежес, схватившаяся за гномий талисман, сжавший кулаки Клавдий, прочая свита. Император и Сеамни едут по полю, ещё не ставшему смертным.
Правитель Мельина высоко поднимает левую руку, сжимает кулак – кровь брызжет в разные стороны, её капли вспыхивают в полёте, ещё не коснувшись земли. Сеамни испуганно отшатывается, Император успокаивает её взглядом.
Они неподвижно застыли посреди открытого пространства, одни под огромным небом. С севера прилетает ветер, Императору кажется – он несёт с собой пропитанные ядом злобы и страха мысли магов Радуги. Ну, что же вы бездействуете? Такой момент! Два самых ненавистных вам живых существа в пределах Империи стоят и ждут вашего удара; поторопитесь же, уважаемые, потому что второй такой возможности вам не представится.
Но маги медлили, и понятно почему – те из головки, из верхов, что дожили до этого дня, понимали, во что обратилась Сежес. Понимали, что бывшая чародейка Голубого Лива только и ждёт, чтобы отразить обратно обрушенные на Императора чары.
– Я буду говорить, – произносит правитель Мельина, вновь сжимая кулак.
Послушно вспыхивает его кровь, но слова разносятся по всему полю, его слышат все, даже последний обозник в тылу баронского войска.
– Пусть наш спор, по древнему обычаю, решит поединок.
От него ждут этих слов – те самые мальчишки-сквайры, чью жизнь он пытается спасти. Враг, которого они жаждут победить, конечно же, обязан оказаться подлым и гнусным; однако если он вдруг начинает предлагать решить дело по-рыцарски…
