Аганна просиял. И склонился перед оруженосцем:
— Следуй рядом со мной — тут недалеко, и вскоре прохлада обнимет нас… Ох, только не спеши — мне такое не под силу!..
…«Жалкий домишко», конечно, оказался здоровенной двухэтажной громадой — с широкой верандой, окружённой садом, в котором два фонтана, больше похожих на бассейны, связывала искусственная речушка. Гарав отметил, что Аганна сильно преувеличил масштабы своей бедности — дом занимал полквартала, причём в богатом районе. Глухую глинобитную стену усаживали вмурованные стальные пики. На какой-то миг Гарав ощутил беспокойство — что-то было гадкое во всём окружающем… но… Да ну, нет, успокоил он себя. Глупости. Просто от жары устал на самом деле.
— Если хочешь — можешь смыть пыль в бассейне, в любом, — радушно предложил Аганна, величавым жестом отсылая слуг. — Я же пойду распоряжусь, чтобы приготовили всё для беседы.
И удалился, широко взмахивая рукавами своего одеяния и призывно похлопывая в ладоши.
Вообще-то мысль влезть в бассейн в такую жару и пыль казалась привлекательной донельзя. Но Гарав вдруг застеснялся. Он ограничился тем, что как можно шире расшнуровал ворот рубашки, снял пояс с оружием и, облегчённо стащив сапоги, походил туда-сюда по речушке. Сапоги он повесил через одно плечо, пояс — через другое и понял, что выглядит нелепо. Но тут уж ничего не поделаешь…
…Следивший из-за занавеси за двором Аганна разочарованно вздохнул: раздеваться мальчик не стал. Ну да ничего. Может, это и к лучшему — после долгого ожидания любое лакомство кажется вкусней вдвойне. Аганна мечтательно закатил глаза, потом кашлянул и, радушно распахнув руки, вышел наружу:
— Прошу, прошу в моё жалкое жилище!..
…Внутри жилище тоже не было «жалким». В большущей комнате, похожей на… на пирожное, в которое переложили крема, стояли два ложа под мерно шевелящимися опахалами (Аганна похвалился мимоходом, что движет эти густопёрые веера сила воды, а не мускулы рабов — от рабства в наш просвещённый век пора решительно отказываться!), столик, заваленный фруктами — на нём же в большой чаше, полной медленно тающего снега, стоял кувшин с вином. Купец, не слушая возражений Гарава и ссылаясь на долг хозяина, сам налил вино в цилиндрические хрустальные кубки и подал один гостю. Гарав огляделся — стульев в комнате не наблюдалось — и неловко присел на край свободного ложа. На второе завалился Аганна. Завалился привычно, а вот для оруженосца в лежании было что-то интимное, и уж точно он не мог лежать и одновременно пить и говорить с практически незнакомым собеседником. Поэтому он и остался сидеть, с интересом осматриваясь. Сапоги Гарав задвинул ногой под ложе, меч и кинжал положил за спину. Ещё раз с интересом огляделся. Комната была густо уставлена разными безделушками — драгоценными, конечно, это было ясно даже не знатоку. Внимание мальчишки привлекла небольшая статуэтка, занимавшая место рядом с изголовьем его ложа и вырезанная из розоватого камня — мрамора, что ли, тут Гарав не разбирался. Статуэтка была самой обычной — мальчишка лет десяти, сидя на скале, удил рыбу и, прищурясь (наверное, на солнце), улыбался. Ветер откидывал с его лица волосы.
Статуэтка была из другого мира. Так осознал это Гарав, сам не успев понять, почему именно так подумалось. Из мира, где у людей было достаточно времени, чтобы потратить его не на хлеб насущный, не на защиту от врага, не на спешное увековеченье какого-то события (в предчувствии скорых ещё более важных или просто ужасных), а на то, чтобы просто сделать такую вот вещь. Мальчик. Удочка. Ветер с моря. Улыбка.
— Статуэтка сделана в Нуменоре, — чуть понизил голос Аганна, проследив взгляд Гарава. — Я временами боюсь держать дома вещь, сделанную в стране дем… кхххха, кха… Но мальчик прекрасен, согласись?
— М? — Гарав немного удивился, потом, чтобы не обижать хозяина, кивнул. Он думал совершенно не о красоте неведомого натурщика; обычный мальчишка… а о стиле. Гарав про себя вдруг удивился: стиль был близок к советским статуэткам фантастического мира Пашки. «Жанровая сценка». Беззаботная и утверждающая — пожалуй, Аганна прав — человеческую красоту. Странно.
Аганна продолжал говорить:
— Я бы дорого дал, чтобы он ожил… Знаешь, юный Гарав, море иногда выбрасывает на наши берега неожиданные вещи. Мне, как купцу и ценителю прекрасного одновременно, тяжко думать о том, какие богатства оказались скрыты под морскими волнами, когда погибла та проклятая страна. Когда я был значительно моложе и не так толст, как ныне, — купец засмеялся, — то с несколькими такими же нетерпеливыми искателями нового мы наняли десять кораблей и больше ста лучших ныряльщиков. И почти два года бороздили моря на Западе, надеясь найти вершину горы Менельтарма, которая, говорят, осталась над волнами. Мы искали не только обогащения, мой гость, о нет, не думай! — В голосе Аганны прозвучало искреннее увлечение. — Вот я расскажу тебе…
…Вино оказалось ледяным и сладковатым — он не заметил, как опустошил первый кубок и с извиняющейся улыбкой налил себе ещё. Аганна начал повествовать о своих разъездах по миру — толстяк рассказывал интересно и смешно, хотя и перегружал речь цветистыми эпитетами и извилистыми переходами. Гарав поймал себя на том, что улыбается, а временами искренне смеётся — и не из-за вина, просто на самом деле ему понравились рассказы.
И вино…
…Что мальчишке нравится вино — Аганна заметил сразу. И с трудом скрыл довольную улыбку. Очень многие северяне наливались омерзительным горьким пивом, а от вина воротили нос… Но зато если уж пили — то напивались быстро и мёртво. Нуменорцы пиво пили очень редко, вином тоже не злоупотребляли, Аганна не помнил, чтобы среди них встречались те, кто позволял себе больше пары кубков, да и то за едой. А вот северяне, как правило, начав, оторваться не могли. За кубком, в очередной раз поднесённым к губам, Аганна спрятал уже открытую улыбку: оруженосец сильно раскраснелся, глаза блестели и стали слегка отсутствующими, а движения потеряли пугающую (да, Аганну это пугало) чёткость. Он смеялся всё громче, а, наливая себе пятый кубок, пролил часть вина в почти растаявший снег и едва не сел мимо ложа.
Мальчик потом, скорей всего, и не вспомнит, что с ним было… И тут Аганне пришла в голову соблазнительная мысль о глубоких подвалах под своим домом. Но в первый миг он решительно запретил себе даже думать об этом. Страшно подумать, что случится, если мальчишка освободится из плена. А хотя… хотя… хотя, если ему подмешивать в пищу — а лучше в воду — понемногу макового порошка, то он будет постоянно «потерянным». Правда, скоро без порошка он не сможет жить, потом перестанет есть, а потом просто умрёт… но разве оно того не стоит?
