Ну Василиса догадалась, что на сегодня занятия все закончены, и по делам пошла. Она к Марье Искуснице заглянуть решила – та уже сложный механизм собирать закончила, как раз на сегодня испытания назначены. Механизм тот катапультой назывался и был предназначен для защиты города. Принцип действия у катапульты несложный: на телеге устанавливается огромный ковш и ремнями оттягивается назад – по принципу рогатки. Потом ковш загружают метательными снарядами – и отпускают. И летят снаряды на огромное расстояние, накрывая врагов, словно морская волна. Ну понятно, для испытания ядра каменные использовать не стали, насыпали в ковш разного мусора и овощей, чтобы не зашибить кого-нибудь ненароком. Отпустила Марья рычаг, ковш распрямился, и морковка с репой да редькой далеко полетели – за городские стены.
И надо ж было такому случиться, что в это время к Городищу послы хызрырские подъехали. Обсыпало их овощами и мусором, перепугало до икоты. Будь на их месте послы английские либо испанские – дело войной бы кончилось. Но степняки хитры, все на свою пользу повернуть умудряются.
– То обычай такой – гостей встречать, пищу им на головы сбрасывая! – объяснил остальным главный посол, стряхивая с халата мусор и морковную ботву.
Посольство приблизилось к городским воротам. Город загудел как растревоженный улей, да оно и неудивительно – гости не просто так появились, а с портретом невесты, возможно, будущей царицы. Самым главным послом Ахмедка у них был, муж государственный и мудрый, хоть и степняк. Он при хане Урюке Тельпеке доверенным лицом и советником состоял. Сопровождали его хызрырские воины – конный отряд. Лошадки у степняков маленькие, лохматые да злые очень, можно на цепи вместо собак держать. Но катапультированные овощи очень смягчили характер лошадей, они в степи своей, кроме травы пожухлой, ничего и не пробовали вовсе. Так отряд невольно задержался, пока транспорт их все не подъел. Но скоро морковь да свекла под копытами лошадиными кончились, и посольство торжественно въехало за городские стены.
Ну царь с семьей да боярами, как положено, вышли на крыльцо терема, хлебом-солью гостей встречать. Ахмедка хлеб взял, полкаравая откусил, потом, давясь, вторую половину хлеба сжевал. А потом и вовсе людей удивил – солонку в рот опрокинул, соль прожевал, морщась и улыбаясь одновременно, а из глаз его слезы побежали. А после того, как соль съел, отрыгнул громко, но видно было, что отрыжка далась ему с большим трудом. Еще бы, кто ж столько хлеба всухомятку трескает?
– Чего это он так оголодал? – удивленно выпучив глаза, спросил Вавила у старшей дочери.
– Обычай у них такой – съедать все, что поднесли, и отрыгивать, – объяснила Василиса тихонечко, чтоб Ахмедка не слышал – он по-лукоморски хорошо понимал, да и лопотал сносно. – Ежели у них в ханстве поест кто да отрыжку изобразить забудет, то нанесет хозяевам оскорбление непомерное, какое только кровной местью смыть можно.
– Ишь ты, – покачал головой царь Вавила, поражаясь разнообразию народных обычаев.
– Здрав будь, государь белый царь, – сказал Ахмедка и в ноги к Вавиле рухнул, опять-таки обычаю своему следуя.
Вавила попятился, но Василиса его за рукав ухватила да на месте удержала, сделав строгие глаза и многозначительно посмотрев на отца, шепотом напомнила о престиже царской семьи. Ну царь не дурак, понял, что опять обычаи в разногласие войти грозят, и вытерпел, пока все степняки к ногам его припадали.
Потом состоялось вручение подарков. Первым подвели к Вавиле коня ахалтекинского. И так тот конь хорош был, что у всех дух захватило, а воевода Потап прослезился даже. Ноги у коня тонкие, сухие, голова маленькая, сам строен. А масти, как и обещался Урюк Тельпек, белой.
– Это Йылдыйрьый, – представил коня Ахмедка таким тоном, будто особе коронованной презентацию устраивал. Впрочем, так оно и было, потому что коня того иначе, чем царем своей породы, не назовешь.
– А это арба с книгами для премудрой дочки твоей. – И он рукой махнул.
Тут телега на двух огромных колесах к крыльцу подкатила, но равновесия не удержала – опрокинулась. Да и неудивительно при такой-то конструкции перевернуться, удивительно, как арба та вообще ездить умудрялась. А книги свалились грудой у ступеней крыльца. И тут Урюк Тельпек не соврал – состояние книг сильно плачевным было. Если по уму да по совести рассудить, так поднести бы к куче этой огоньку – и дело с концом! Но Василиса как только хлам тот увидела, так позабыла и про посольство, и про батюшку с остальным семейством, и уж тем более не вспомнила о царском престиже Рухнула она на колени у кучи да давай эту макулатуру по листочкам разбирать. И такой радостью светилось ее лицо, таким счастьем сияло, что царь только головой качал.
Подарки, конечно, диковинные, но телега летучая совсем уж воображение поразила. Подтащили к крыльцу мешки кожаные и высыпали из них много непонятных железок. Хлам, да и только! Ну цветной металл – он везде ценится, на переплавку пойдет, решил царь Вавила, задумчиво глядя, как куча металлолома растет по мере того, как следующие мешки опустошаются. И ведь не попеняешь, что не надобно, – подарки как-никак.
Но Марья Искусница в этих железках узрела что-то, понятное ей одной. Не хуже чем у Василисы глаза ее загорелись да лицо от радости раскраснелось. Она в предвкушении руки о кожаный передник обтерла и тут же принялась детали сортировать.
– Так, шестерня коническая, – бормотала средняя царевна, – вал коленчатый, маховик. Смотри-ка, и цилиндра тут! Так, а вот шкворень поворотный не наблюдаю, ну да не беда, сами выточим…
– Ну а где ж кобылы дойные? – приплясывая от нетерпения, спросила Елена Прекрасная.
Ей очень хотелось поскорее получить подарок, потому что из-за границы, аж из самой Франции, доставили фарфоровое корыто для принятия молочных ванн. Но с ее подарком конфуз вышел. Кобылы степные, как и жеребцы, обладали скверным характером. Сцепились они с местными собаками – ни разнять, ни водой разлить. Победа за лукоморской живностью осталась – не пустили кобылиц в Городище преданные псы. Пришлось Елене Прекрасной самой за стены городские шествовать, чтобы табуном полюбоваться.
А Ахмедка портрет ханской сестры, княжны Кызымы, перед очами царскими поставил, да мешковину с него сдернуть не торопится – томит. Вавилу любопытство разбирает, да и остальных тоже интерес жжет – столько времени вопрос женитьбы царской обсуждается да перемалывается, на языках уж мозоли появились! Оно и естественно, что поглядеть хочется – о ком столько времени языки мозолили?
Но советник тельпековский Ахмедка в дипломаточных делах очень уж искушен был. Знал он, что любопытство царя берет немалое, да специально это любопытство подогревал. А потому портрет невесты сразу показывать не стал, сначала седла преподнес, потом царским дочкам шапочки, бисером шитые, потом принялся всем боярам сапоги мягкие раздавать и зачем-то галоши в комплект к тем сапогам прикладывать. Тянул время, поганец, всю душу Вавиле вымотал. Тот уж от нетерпения подпрыгивает, портрет в раме квадратной давно узрел, а Ахмедка все тянет, все дипломатию разводит.
