Александр Зорич - Знак Разрушения

Урайн опрометью выскочил из купальни и бросился к окну.

Это был витраж с Элиеном и Леворго. Дрянной, совершенно неуправляемый все-таки этот Город Пустоты! Стоит кому сюда заявиться, и в витражах заводится невесть что – то полная история деяний, то полная история злодеяний, то даже ему, Урайну, неведомые знаки неведомых магий. Зачем?! Как?!

Один Хуммер, пожалуй, смог бы ответить на эти вопросы. “Да и то, – с мерзким холодком между лопатками подумалось Урайну, – позабыл ведь он наверняка обо всем этом в своем Сне”.

Тело Гаэт исподлобья зыркнуло на витраж и произнесло нежным голоском:

– Именем Хуммера, успокойся и замри навек, непокорное стекло.

Урайн далеко не всегда нуждался в заклинаниях. Многие сочетания первоэлементов иногда покорялись простым, обыденным словам. Такие сочетания первоэлементов, как это стекло, например, заклинать не требовалось. Но нет. Чужая воля, проникшая сюда, к изумлению Урайна, была очень и очень сильна. Новая волна дрожи прокатилась по витражу, и он с тихим звоном разлетелся на пышное соцветие отдельных стекол. Но осколки не упали, а закружились, подхваченные противоестественным вихрем, и с устрашающим свистом двинулись к Урайну.

– Пади на землю, ассармагеноннауфр! – топнуло ножкой тело Гаэт.

Вихрь стекол замер на месте, остановленный страшным заклятием. Но дрожь уже перекинулась на другие витражи, и они тоже лопались, словно от нестерпимого жара, словно бы за стенами бушевало невидимое пламя. Но вместо раскаленного воздуха во дворец с улицы хлынули потоки ночной свежести.

Со всех сторон деву теперь окружало грозное бушующее стекло.

– Сгинь и убирайся, ваоллам!

Многие осколки исчезли в ярких багровых вспышках, сокрушенные силой заклятия, но оставшиеся, вращаясь с такой сумасшедшей скоростью, что казалось, кружились тысячи блестящих колец, устремились к тому, кто принял обличье Гаэт.

С этим телом Октанга Урайна было покончено в несколько мгновений. Во все стороны брызнула черная кровь, быстро сохнущая и не оставляющая после себя никаких следов. Гаэт исчезла в сверкающем буране.

Он проснулся. Все по-прежнему, но в пустых окнах гуляет ветер, в голове царит абсолютная пустота, а на левой руке, словно острым краем маленького стеклянного осколка, выцарапано по-харренски: “Элиен”.

Элиен! Он вспомнил свое имя! Никакой не Ималдиал. Элиен!

Вслед за именем вспомнилось все. Сагреала. Гаэт. Знак Разрушения. Леворго. Тиара Лутайров. Октанг Урайн. Легередан. Город Пустоты. Три дня с Гаэт. С Гаэт?!

Оружие Эллата, одежда, другие вещи – все это было аккуратно разложено на низких цельносеребряных столиках. И никого. Ни Гаэт, ни прислужниц. Он принялся искать браслет из черных камней, бывший его тайной, его счастьем, его утешением. Но браслета не было.

Элиен вышел из дворца под неяркое осеннее солнце. Все было по-прежнему, но теперь призрачные люди на плоских крышах домов не вызывали в нем восхищения. Цветы на яблоневых и персиковых ветвях казались вырезанными из тонкого акийорского пергамента.

Дельфины в пышных фонтанах покрылись густой сетью трещин. С каждым его шагом, сделанным по направлению к воротам, Город дряхлел и разрушался.

Когда потомок Креза прошел мимо тающих стражей в воротах и его ступни вновь погрузились в серые пески Легередана, Город Пустоты вернулся в пустоту, его породившую. Вместе с ним исчез и браслет с черными каменьями.

Сын Тремгора чувствовал полное, абсолютное душевное опустошение. Его Гаэт похищена. Похищена кем? В этом не возникало сомнений.

Чудом выживший ноторский конь блуждал неподалеку. Элиен погладил его по отощавшей морде.

Они пошли дальше. Когда перед ними протянулась очередная полоса хищных песков, Элиен полез в мешочек и швырнул в песок полпригоршни семян дыни Рума.

– Афара мабат, – пробормотал потомок Кроза, и его конь встретил радостным ржанием сочный зеленый ковер, по которому можно было идти и который можно было есть.

563 г., зима

Волосы Шета изменили свой цвет. Из темно-каштановых они стали рыжеватыми. Теперь ему было разрешено присутствовать на общих трапезах и пирах, которые частили один за другим – Октанг Урайн привечал иноземцев.

Герверитский тиран старательно изображал из себя просвещенного государя. Устраивал состязания поэтов. Растил сад карликовых деревьев на крыше своей башни-цитадели. Чтобы потешить гостей, выписывал терпкие вина из Аюта, а сладкие – из Акийора.

На пирах Шет обычно безмолвствовал. Говорить было не о чем. Говорить было не с кем. Он постепенно забывал варанский язык и бывшее некогда почти родным наречие Харрены, но к герверитскому еще не привык.

Его отвращение к Урайну и своему заточению перестало быть отвращением и превратилось в обыкновенную неприязнь. Такую неприязнь испытывает человек по отношению к вещам гадким, но терпимым.

Урайн посылал ему книги. Урайн пожаловал ему писчие принадлежности. Наконец, Урайн разрешил ему носить оружие – кинжал с резной рукоятью висел теперь у его пояса.

– Я доволен тобой, – сказал Урайн, когда Шет окс Лагин, преклонив правое колено, поцеловал его руку, на которой не было ни перстней, ни браслетов.

562 г., Двенадцатый день месяца Эсон

— Где это – Варан? – спросил Урайн Шета окс Лапша, когда они вошли в зал, залитый зеленым светом факелов.

Это пламя могло побыть зеленым еще несколько мгновений, а потом стать ядовито-желтым, синим, оранжевым – любым, а могло не менять цвета неделями. В обители Урайна таким было все.

– Варан? Это где-то за морем. Я думаю, если плыть по Киаду, а потом по Орису, а потом морем Фахо, когда-нибудь доберешься туда, – отвечал варанец, задумчиво разглядывая свои руки, которые казались ему чужими. Чего-то не хватало на них. Перстней, что ли? Он не помнил.

– Ты бывал там? – спросил Урайн, усаживаясь на лавку, застеленную медвежьими шкурами.

Шет окс Лагин сел рядом с ним и протянул ноги к камину. Он пытался вспомнить, но что-то мешало ему.

– Нет. Скорее всего, нет, – отвечал Шет, и тепло ласкало его ступни, освободившиеся от тесной кожи сапог.

– Где в таком случае твоя родина? – осведомился Урайн; в его голосе нельзя было уловить иронии.

– Родина? – Шета развеселил вопрос Урайна. Поразительно нелепый вопрос. – По-моему, это совершенно не важно. – Он рассмеялся. – Но если тебе интересно, ты можешь назвать любое место и я соглашусь с тем, что именно там я и родился. Идет?

– Мне легко с тобой, Шет! – улыбнулся Урайн. – С тобой я чувствую себя вдвое сильней, чем раньше.