- Ладно, - в конце концов сдалась Тайра. - Погодим с ходьбой. Разминай ступни, поворачивай так и этак, в коленях ноги сгибай. Дней через пять ещё попробуем.
И - куда-то пропала на несколько дней...
Глава 15 - Тайри (окончание)
- Да будут благословенны, о Мастер, ладони и пальцы Твои, что вселяют в плоть безжизненную души и заставляют сердца трепетать при виде воплотившегося замысла Твоего!
Воистину велик Ты, обладающий тайной Творения!
"Легенда о Горшечнике"
1
Старуха, в ответ на расспросы Тинча только хмыкала.
- Нет? Ну и что, что нет. Женишок, знать, опять завелся.
- Опять? Как это, "опять"?
- Ну, опять... Это ведь тебе, паренёк, ещё век в недопёсках ходить, а ей, по всем статьям - пора... То-то я смотрю, она мне снова про какого-то молодого лейтенанта песни пела...
- Она ваша внучка? - спросил Тинч.
- Да нет, ты разве по лицу не видишь. Заморских кровей! А отец - тот келлангийцем был. Моряк, он и есть моряк. Имя у него какое-то чудное. То ли Прен Дайгир, то ли Дрен Пайгир...
- Случаем, не Птер Грэйа? - поинтересовался Тинч. - Тот... знаменитый пират с Анзуресса?
- Вот-вот, он самый! Жену сгубил, дочь обесчестил, она и сбежала. Правдой, неправдой - добралась сюда, а здесь - прижилась... Ты её, парень, смотри не обижай, - разоткровенничалась старуха. - Нелегко ей приходится. Это только люди говорят: "Рагна вылечит; Рагна на ноги поставит; помоги больному, Рагна", а делает-то всё - она. У меня ныне и руки, и глаза не те... Когда тебя принесли, она дни и ночи от тебя не отходила. Ты всё просился за руку подержать... уже и не помнишь, конечно. Как пойдёшь от нас - не забывай, заходи, она будет рада.
Теперь Тинч большую часть дня проводил в тренировках. Если не удавалось сразу сделать нескольких шагов, он вставал на четвереньки и это было легче. Сидя и лёжа он поднимал ноги, опускал ноги, сгибал ноги, разгибал ноги... Вскоре ему удалось без посторонней помощи пройти через всю комнату, туда и обратно. В тот вечер он лёг, жалея, что поблизости не было Тайры - порадовать её своими успехами.
Поздно ночью его разбудили крики.
- Р-рагна! - кричала Тайра. - Р-рагна! Сюда иди... Р-рагна! Да где ты там?..
- Господи! Господи, что с тобой!
- Хар-рош причитать, тащи горячей воды, полынь, ромашку! Бинтов побольше! О'на харрактанайя! Шевелись, каракатица старая!
- Воротилась, коза! - обиженно бубнила, разжигая огонь, старуха.
- Р-рагна! У нас найдется выпить?
- Только водка из твоих запасов. Ты сама велела тебе не давать, даже если драться полезешь...
- Ладно, помоги раздеться... Да поосторожней хватайся, ч-чёрт!
- Ты бы потише. Тинча разбудишь.
- Тинча? Да на кой он сдался... Тоже мне. Рисуночки всё чертит... В солдатики играется, ребеночёк малый... А меня тут, ты понимаешь, меня-а...
Разговор перешёл на шёпот и Тинч более ничего не услышал. Да и не хотел слышать... Вскоре он вновь заснул, хотя остальные обитатели дома в эту ночь заснули не скоро.
Утром он проснулся рано и поначалу долго не решался показать, что не спит. Он лежал с закрытыми глазами, не зная, как себя повести теперь, и что говорить теперь, и о чём говорить...
Никогда ещё он не чувствовал себя таким маленьким...
Быть может, Тайра права, и он - и в самом деле блаженный дурачок, по-детски верящий в чью-то любовь и нежность?
Брось глупости думать, прервал его мысли внутренний голос. Дурачки и блаженные не нанимаются за кусок хлеба и пару грошей на завод и не ходят в море с рыбаками. У какого дурачка ты видел на руках мозоли? Какой дурачок в жизни стоит на ногах крепче, чем ты?
Вспомнив о ногах, он сразу открыл глаза. Конечно! Ведь он так мечтал порадовать свою целительницу!
Тайра, накрутив на шею платок, мрачно восседала за своим столиком.
- А, проснулся, - хмуро приветствовала она Тинча, отставляя один горшочек и принимаясь за новый. - Долго спать научился.
- Что у тебя с горлом? - спросил Тинч.
- Так, ерунда.
- Простудилась?
- Инта каммарас, а твоё какое дело? - Тайра привстала со стульчика. - Твоё-то, например, какое дело? Рагна! Р-рагна! Слышишь? Я простудилась! Ха-ха-ха! Р-рагна, чёрт подери! - взвизгнула она, ударяя об пол горшок, который только-только начала покрывать затейливым узором.
- Ожоги у меня там, понял? Сигарками меня прижигали, понял? Чтобы я шустрей под ними вертелась, понял? Дерьмо вы все, мужики, понял? И вкус у вас как у дерьма. Ещё вопросы есть?
- Есть. Кто?
- А ты что, сейчас туда пойдешь, что ли? Да куда ты пойдешь, безногий... Лежи уже, убогий. Не нужны мне твои сочувствия, понял? Дурачок. Блаженный. Ты же у нас святой? Мечтатель сопливый...
Она протянула руку за следующим горшочком.
Тинч спустил ноги с постели. Первые несколько шагов дались ему с трудом. Но потом он, собрав силы, доковылял-таки до стены - снять висевшую на гвозде связку веревок.
- На, держи! - и швырнул верёвки ей под ноги. - Иди теперь, повесься! Только тазик подставь, чтоб полы не запачкать!
Тайра медленно приподнялась со своего места. Таких глаз, в которых сочетались бы изумление, гнев, страх, жалость и снова изумление, Тинч никогда не видел. Казалось, мгновение - и она, как тигрица, выпустив когти, бросится и разорвёт его на части. Потом в ней как будто что-то сломалось, глаза наполнились слезами. Она, бессильно поникнув, выронив кисть, искусала красивые пухлые губы. Закрыла лицо руками...
- Ты... Ты?.. Сволочь!.. Как ты смеешь... Как ты смеешь...
- Ну, вот что! - повысил голос Тинч. - Ты здесь это, значит... вешайся, а я, пожалуй, пойду своей дорогой. Загостился! Где тут были мои сапоги?.. Р-рагна!..
Он сделал два шага и почувствовал, что ноги отказывают ему. В глазах сделалось зелено. В последнее время у него сильно болели кости, особенно ночью, когда приходилось стискивать зубы, чтобы не застонать, переворачиваясь с боку на бок. Поэтому он частенько вставал ночами и, насколько получалось, ходил, наклонялся, приседал до изнеможения - чтобы за усталостью не чувствовать боли...
Тайра вовремя подскочила, подхватила его под плечо.
Уложив Тинча на постель, старательно укрыла больного одеялом, подоткнула со всех сторон, а сама тихонечко, тихо-тихо присела рядом.
- Тинчи, прости меня. Прости. Я, конечно, не должна была доводить тебя до такого. Ты... ночью, конечно, всё слышал?
- Скажи, Тинчи, - продолжала она, схватив его руку и прижимая её к своей мокрой от слёз, бархатистой на ощупь щеке, - ты ведь всё на свете знаешь!.. Есть ли она где-нибудь, любовь? Или её кто-то выдумал, чтобы поиздеваться над нами? Если так, то можно... и ограбить. И убить. И даже поиграть в карты... на близкого тебе человека. И проиграть его в эти карты... Можно ли теперь вообще друг другу верить? И зачем это вообще Бог сотворил человека, если в человеке этом не должна существовать любовь? Если в его душе нет света, а есть непроглядная тьма без конца и без начала? Тогда зачем вообще жить?.. Ладно, ладно, - притворно отмахнулась она. - Не бойся, не на такую напал. Теперь точно вешаться не побегу, а ведь думала, честно, думала... Дурачок мой блаженный, ведь ты меня спас...
