— Как хотите, — сказал Гэндальф. — Со мной пойдет Арагорн. Пусть остальные ждут у подножья лестницы. Они достаточно увидят и услышат, если будет что видеть и слышать.
— Нет! — сказал Гимли. — Леголас и я хотим взглянуть поближе. Мы одни представляем наши народы. Мы пойдем с вами.
— Идите! — сказал Гэндальф и с этими словами начал подниматься по ступенькам. Теоден шел за ним.
Всадники Рохана беспокойно сидели на лошадях с обеих сторон лестницы и мрачно смотрели на темную башню, опасаясь за своего повелителя. Мерри и Пин сели на нижнюю ступеньку, чувствуя себя незначительными и в тоже время ощущая опасность.
— Полмили грязи отсюда до ворот! — пробормотал Пин. — Хотел бы я незаметно улизнуть обратно в караульную! Зачем мы пришли? Нас не звали.
Гэндальф остановился перед дверью в Ортханк и ударил в нее посохом. Послышался глухой звук.
— Саруман! Саруман! — воскликнул Гэндальф громким повелительным голосом. — Саруман, выходите!
Некоторое время никакого ответа не было. Наконец окно над дверью приоткрылось, но в темной щели ничего не было видно.
— Кто это? — послышался голос. — Что вам нужно?
Теоден вздрогнул.
— Я знаю этот голос, — сказал он, — и я проклинаю день, когда впервые услышал его.
— Идите и приведите Сарумана, раз уж вы стали его лакеем, Грима Змеиный Язык! — сказал Гэндальф. — И не тратьте зря нашего времени!
Окно закрылось. Они ждали. Неожиданно послышался другой голос, низкий и мелодичный, каждые его звук очаровывал. Те, кто слышал этот голос неподготовленным, редко могли вспомнить услышанные слова, а вспомнив, удивлялись, потому что в словах не было никакой особенной силы. Но обычно помнили только радость и счастье от этого голоса; все, что он говорил, казалось необыкновенно мудрым, в глубине души поднималось желание немедленным согласием доказать свою мудрость. Голоса других по контрасту казались грубыми. И если кто-то противоречил этому голосу, в сердцах слушателей возникало желание этого спорщика убить. Для некоторых очарование длилось, лишь пока голос обращался к ним; когда он обращался к другому, они улыбались, как человек, разглядевший грех фокусников, в то время как другие его не видят. Для большинства же достаточно было просто звука этого голоса, чтобы держать их под властью чар. Но для тех, кто был завоеван голосом, очарование его продолжалось долго, как будто он шепотом звучал в их ушах. Никто не оставался незатронутым им: никто не мог сопротивляться его просьбам и приказам без напряжения разума и воли, если только хозяин сохранял контроль над ними.
— Ну? — мягко произнес этот голос. — Зачем вы нарушаете мой отдых? Почему не даете мне покоя ни днем, ни ночью?
Он произнес это тоном доброго человека, огорченного незаслуженным оскорблением.
Все смотрели вверх, удивленные, потому что никто не слышал его приближения. Они увидели фигуру, опирающуюся на перила и глядевшую вниз на них. Это был старик, одетый в большой плащ, цвет которого было трудно определить сразу, потому что он менялся, когда они переводили взгляд или когда сам старик шевелился. У старика было длинное лицо с высоким лбом, с глубокими темными глазами, выражение которых было трудно понять, хотя взгляд его был одновременно серьезным, благожелательным, немного уставшим. Волосы и борода его были белые, но в бровях и вокруг ушей сохранилось много черных волос.
— Приятный и в то же время неприятный, — пробормотал Гимли.
— Но продолжим, — сказал мягкий голос. — Двух из вас я знаю по именам. Гэндальфа и очень хорошо знаю и понимаю, что он ищет здесь помощи или совета. Но вы, Теоден, повелитель марки Рохана, известный своими благородными деяниями и еще более известный благородством дома Эорлов. О достойный сын Тенгела! Почему вы не пришли сюда раньше и как друг? Как я хотел увидеть вас, могущественный король западных земель, и особенно в эти последние годы, чтобы предостеречь вас от неразумных и злых советов окружавших вас! Но разве сей час пришел слишком поздно? Несмотря на нанесенное мне оскорбление, в котором, увы! Приняли участие и люди Рохана, я все еще могу помочь вам, спасти вас от неизбежной гибели, если вы и дальше пойдете по дороге, по которой начали идти. Я один могу помочь вам сейчас.
Теоден открыл рот, как бы собираясь заговорить, но ничего не сказал. Он посмотрел на Сарумана, глядевшего на него темными торжественными глазами, потом на Гэндальфа; казалось, он колеблется. Гэндальф не сделал ни знака; он стоял молча, как камень, как человек, терпеливо ожидающий призыва, который еще не пришел. Всадники вначале зашевелились, одобрительно бормоча, потом тоже замолчали, очарованные. Им казалось, что Гэндальф никогда не говорил так прекрасно и достойно их повелителя. Грубыми и высокомерными казались теперь все его слова, обращенные к Теодену. И в сердцах воинов запала тень, страх перед гибелью Марки во Тьме, куда вел их Гэндальф, в то время как Саруман стоял у двери освобождения, и держа ее полуоткрытой давал пробиться лучу света. Наступило тяжелое молчание.
Его внезапно прервал гном Гимли.
— Слова этого колдуна стоят на головах, — заявил он, сжимая рукоять топора. — Если на языке Ортханка помощь означает разрушение, а спасение — порабощение, тогда все ясно. Но мы пришли сюда не как просители.
— Мир! — сказал Саруман, и на короткое мгновение голос его стал менее мягким и вкрадчивым, в глазах блеснул огонек и исчез. — Я пока говорю не с вами, Гимли, сын Глоина! Ваш дом далеко, и вы не имеете отношения к беспокойствам и заботам наших земель. Но не ваша вина в том, что вы оказались вовлеченными в наши дела, поэтому я не осуждаю вас за ту роль, что вы сыграли, — а роль эта, несомненно злая. Но прошу вас: позвольте мне вначале поговорить с королем Рохана, моим соседом и некогда — моим другом.
— Что вы скажете, король Теоден? Хотите ли сохранить мир со мной и использовать мои знания, собранные за много лет? Будем ли мы держать совместный совет против злых дней и возместить взаимные оскорбления совместными добрыми делами, чтобы ваши земли процветали?
Теоден по-прежнему не отвечал. Поражен ли он был гневом или сомнением, никто не мог сказать. Заговорил Эомер.
