Они выслушали меня пораженно; Элиас кивал в такт словам – и вдруг улыбнулся, почти как его сестра:
– Во-во! Дэни, блин, вот тут ты в точку попал! Я сам так всегда понимал, только сказать не мог!
А Эльза печально покачала головой:
– Тебя зовут Дэни? По-моему, это слишком жестоко. Ты ведь сам эльф – я не верю, что ты такой смертельно холодный, как говоришь.
Я начал, было, объяснять, в чем дело – но тут во дворе радостно, повизгивая, взлаял Охламон и грохнула калитка. Возвращался подгулявший кузнец. Из комнаты было отлично слышно, как он со второй попытки поднялся на крыльцо, пнул пустое ведро, обратился к валарам и проклял Тьму, а потом грохнул дверью.
Элиас взглянул на меня устало:
– Слушай, Дэни, забери ее отсюда… ну хоть в сад. Я его утихомирю пока.
Я кивнул. Элиас выскочил в сени, откуда слышались проклятия и грохот, а Эльза с готовностью проводила меня через другую дверь и веранду в маленький садик на заднем дворе.
Здесь было чудесно свежо, почти тихо – и луна уже сияла, как фонарь эльфов. В ее голубоватом свете я отлично видел лицо Эльзы: ее волосы шелково блестели, глаза светились, отражая лунные блики.
– Я тебе нравлюсь? – спросила она, не опустив ресниц.
– Нравишься, – сказал я. – Разве прямые вопросы больше не доводят до беды?
Эльза грустно улыбнулась.
– Доводят. Если с людьми. Но ты – совсем не такой, я чувствую. Ты же меня не обидишь?
– Да чтоб мне сгореть! – вспомнил я давнюю-давнюю детскую присказку, и Эльза рассмеялась.
– Вот видишь… Послушай, Дэни, не говори больше, что ты не эльф, пожалуйста. Я же все вижу. Просто ты самый светлый из всех. Эльфы такие высокомерные, они с человеческими девушками не говорят – а ты говоришь, потому что ты добрее других…
Я глубоко вдохнул; это обычно помогало мне справиться с отчаянием.
– Эльза, я разговариваю с тобой только – и исключительно – потому, что я человек. Любой эльфийский рыцарь может думать только об одной женщине – о королеве Маб. О Вечной Государыне. Попробуй это понять.
Эльза задумалась. Свет луны мягко обливал ее, ее кожа казалась бархатистой, как лепесток эланора, а ресницы бросали на щеки длинные тени. Момент казался мне мучительно прекрасным; уже догадываясь, что ничего не смогу объяснить, я еще на что-то надеялся.
– Королева Маб – из всех женщин самая счастливая, – сказала Эльза мечтательно. – Живет в Пуще, в самом красивом месте на свете, никогда не старится, всегда молоденькая… Всю работу там делают чарами, всегда все есть, а главное – всегда весело. У нас-то все время крутишься-крутишься, то одно, то другое – никогда нет времени повеселиться, только если вечеринка в воскресенье… и думаешь, хоть бы уж она подольше не кончалась! А королева Маб может целыми неделями веселиться, да что неделями – годами! Выбрать самое-самое замечательное – да и сделать, чтобы так было всегда!
Я попытался улыбнуться.
– Эльза, а ведь это входит в привычку… ты много видела смеющихся эльфов?
Эльза пожала плечами.
– Над чем им смеяться в городе? Грязища да невежество – тоже мне развлечения!
– Ты забываешь о важных вещах, – попытался я еще разок. – У королевы Маб никогда не бывает детей. Тебя еще полюбят сильнее, чем королеву Маб… и более человечно…
Ее личико вдруг стало отчужденным, почти враждебным.
– Ну да, – сказала она, вдруг повзрослев на двести лет. – Очень мне надо! Какой-нибудь олух, вроде моего братца, муженек будущий, его родня, работы целый воз… потом еще дети пойдут!
– Ведь это прекрасно…
– Очень! Целыми днями стоять у корыта, пеленки стирать, а ночами нянчиться с маленьким? Пока любимый муженек в трактире сидит? А потом состариться, сморщиться, зубы потерять – и все?! Страсть, как весело! Когда же жить-то? Нет уж. Я еще не знаю, как – но жить мне хочется лучше. И чище. Я еще придумаю способ.
В этот момент я поймал себя на мысли, что впервые в жизни истово, как любой из аршей, ненавижу королеву Маб. Всеми силами души, всей доступной мне силой страсти. Безумная Эльза, вероятно, так ненавидела ее за своего потерянного друга – я вдруг возненавидел Государыню за Безумную Эльзу и за ее юную тезку, которую я потерял так же безвозвратно.
Я ощутил это так, будто королева Маб украла душу маленькой Эльзы. Без души ее милое тело не могло мне принадлежать. Я подумал о городском парне, который так же, как я, до боли полюбит ее круглые глаза, светлые косы и ямочки в уголках губ; может, он ошибется и женится на ней – тогда его душа тоже пропала, а жизнь заранее отравлена…
– Ах, как я хотела бы жить в Пуще, – сказала Эльза. Она снова улыбалась, но эта теплейшая человеческая улыбка была эльфийской чарой, иллюзией, обманом. – Быть эльфийской девой, прекрасной, всегда молодой… Чтобы вокруг – только рыцари Пущи, чистые, светлые… никаких городских паршивцев, у которых одно на уме.
– Да, – не сдержался я, – у рыцарей на уме никаких глупостей. Все рыцари Государыни – девственники.
Эльза хихикнула.
– Ну и славно! Знаешь, чтобы любить, ничего такого и не надо! Главное – чтобы красиво и весело, а красивее эльфов нет никого. И потом – влюбиться в этот лед… это ведь тоже здорово, в своем роде. Ты же любишь королеву Маб – без всякого всего – сто лет, да? Или уже больше? Так вот, просто с обычной женщиной тебе бы за месяц надоело. Я навидалась!
– Эльза, я сбежал! Сбежал из Пущи, от королевы Маб, от всей этой прелести – и…
– Дэни, ты ведь врешь! Никто оттуда не бежит, что бы не болтали сказочники. Там – хорошо. Никто и никогда не сбежит из места, где хорошо, весело и прекрасно. Ты просто надо мной смеешься.
Я, уже задыхаясь от боли, молча признал, что Эльза права, права, будь я проклят! Настолько права бывает только королева Маб. Тяжело описать, насколько я ненавидел Государыню в этот момент. Внутри меня все обледенело от ненависти и ужаса. Мне так хотелось любить Эльзу, всей душой, изо всех сил любить, я умер бы за нее, я сжег бы себя собственной нежностью – но в конечном счете все это ушло бы к королеве Маб.
Я увидел вечный лик королевы Маб в горячей, настоящей, человеческой девочке. Моя Государыня украла не только душу Эльзы, еще – мою любовь, на которую уже не могла рассчитывать. Я опять чувствовал невероятную человеческую беззащитность.
Я потихоньку начинал понимать. Чем больше я понимал, тем хуже мне становилось. Что я мог дать людям с моей состарившейся родины – кроме бесполезной любви и ничего не меняющей жалости?!
– Ты уже уходишь? – огорченно спросила Эльза.
Ее огорчение казалось таким настоящим, что я остановился. Она подошла ближе и взяла меня за руки. Меня бросило в жар от желания прижать ее к себе; я еле сдерживался, чтобы не наделать непоправимых глупостей.
