– Ты видишь, Смотритель. Мы виноваты. Наша магия и наши чудеса, мы сами создали этих демонов.
– Как ты можешь так думать? – Фиона стояла у меня за спиной, сверля взглядом Балтара. – Даже если эта куча обломков и значит что-то, картина далеко не полная. Тут повсюду дыры.
– Мне потребовалось двадцать семь лет, чтобы прийти к этому выводу; я не знаю, что еще могу сделать. Мои глаза уже не такие зоркие, как раньше, остальные сохранившиеся фрагменты разбиты в мелкие дребезги, в них сложно угадать рисунок. Все это долгое время пролежало в воде, те, кто разрушил храм, бросили все в реку. Наверное, река вскоре поменяла русло, потому что пропало не так уж много, совсем чуть-чуть. Да, здесь почти все. Картина ясная. Все видно.
– Но откуда ты знаешь, что означает увиденное? Откуда?
– Разве ты не видишь, дитя? Они пришли и уничтожили следы своего преступления. Когда увидели, что они впустили в мир, не позволили другим, обычным людям узнать о случившемся. Они… мы… должны были исправить ошибку. Мы объявили демонам войну, и мы живем с нашей виной уже тысячу лет. Когда мы готовы забыть, боги посылают нам напоминание – детей, захваченных злом, которое мы сотворили. Я нашел разгадку.
– Ты не можешь знать всего.
Голос Фионы звучал неуверенно. Конечно, Балтар прав. Нож на картинках был тем ножом, которым я убивал демонов. И овальное зеркало размером с ладонь. Уж не сам ли Латен держит его? А тот, который поет, возможно, это Иорет? Демоны произошли от эззарианской магии. Отрицать это невозможно.
И все остальное… Я провел рукой по крылатым фигурам и почувствовал жжение в лопатках, тяжесть в желудке и пустоту в сердце. Что с нами произошло?
– В одном ты точно ошибаешься. – Мой голос дрожал от волнения. – Дети не могут быть нашим наказанием. Наши страдания и вполовину не так страшны, как то, что вынуждены переносить они. А мы даже не видим этого, ведь мы сразу убиваем их или увозим подальше. – Я помнил выражение лица Блеза, когда он раскинул руки и стал тем существом, которое было частью его. Там не было боли или страха, зависимости или одержимости, одна лишь радость. Я ясно видел ее, потому что за свою нелепую, сумбурную жизнь я не раз испытывал подобное за Воротами. Неподвижность Блеза была отражением умиротворения, и целостности, и гармонии, которые я не мог даже представить. Только его ждал печальный конец.
– Что вы знаете об этом?! Ничего! – Балтар закричал так, что стая воробьев с гомоном снялась с крыши и перелетела на дерево. – Дети уничтожили бы нас. Мы правы, что уничтожаем их первыми. Я ненавижу это, но другого пути нет. Наше наказание за то, что мы сделали, в необходимости убивать их.
Разумеется, Балтар будет защищать от меня свою теорию. Но он просто не знает. Он ни разу не встречался с Блезом.
Пока я пытался собрать мозаику моих мыслей и воспоминаний, Фиона яростно набросилась на старика. Она отстаивала все накопленные эззарийцами знания. Демоны суть проявления природы, в них самих нет зла, наш магический дар есть у нас не просто так, а чтобы противостоять демонам. В наших манускриптах нет ни слова о нашей вине. Но именно нехватка записей и делала ее доказательства голословными. Она не могла ничем подтвердить своих слов, у нас была только одна история, другой мы не знали. И она рассказала Балтару о Блезе и Сэте и потребовала, чтобы старик объяснил, как они укладываются в его теорию. Балтар назвал ее лгуньей, а меня – худшим из лжецов. Я не винил его. Если бы он поверил, что одержимые демонами дети вырастают разумными и добрыми, значит, смерть его собственных детей была напрасной. Но я не собирался щадить его чувства.
– Вы оба идиоты! – Фиона едва не топтала мозаику ногами. – Ты, старик, убийца и предатель своего народа, ты придумал все это, потому что в тебе самом одно только зло. Ты пытаешься оправдать свои грехи еще более тяжкими. А ты, – она едва не испепелила меня взглядом, – ты просто нечист и испорчен. Твой взгляд замутнен твоей нечистотой. Я не верю вам.
– Я не отрицаю совершенного мною, – с запинкой произнес Балтар. – Но вы… сознательно… малодушно… закрываете глаза. Я так и предполагал. Потому что не вы узнали это первыми. Потому что презренный Балтар нашел это. Эта мозаика могла бы сообщать, что небо синее, но эззарийцы отвергли бы и это. Как я смел надеяться, что смогу донести до вас хоть что-то? А если бы правда была еще хуже, еще страшнее, что бы вы делали тогда? Лучше бы вы убили меня до того, как я заговорил.
Они продолжали кричать друг на друга, пока я не заорал на них, чтобы они спорили где-нибудь в другом месте. Ответ был где-то близко, он ждал, что я ухвачу его, если найду, чем его приманить. Когда бы я мог подумать в тишине…
В верхнем левом углу картины был небольшой фрагмент, изображающий превращение девочки в оленя. Художник несколькими взмахами кисти запечатлел на ее лице боль – боль, которая ждала тысячу лет, чтобы поведать мне правду. У девочки на шее был амулет из трех соединенных колец, по этому амулету я начал узнавать ее на других фрагментах. Женщина гладит ее по голове. Утешение, заклинание… что бы это ни было, оно облегчило страдания ребенка. Я нашел девочку на следующей картинке. Она стала старше. Все еще с амулетом на шее. Она делала то же самое, что и другие: готовила еду, читала, писала, занималась рукоделием. Я продолжал искать. Вот она уже молодая женщина, вот она олень, иногда она представала в облике других животных, иногда она была полуоленем и полуженщиной. Но я каждый раз узнавал ее по трем соединенным кольцам на шее. Я видел, как она выходит замуж за молодого человека в образе птицы. Вот она рожает ребенка.
Взволнованный предчувствием, я начал пропускать другие картинки, выискивая ее. Вот. Маленькая картинка с искаженной перспективой. Молодая женщина, наполовину превратившаяся в другое существо, во всем ее теле сквозили боль и отчаяние, передает ребенка мужу, и на следующей картинке (сбоку не хватало куска мозаики, и сложно было разобрать происходящее) олень был изображен в прямоугольнике. Дверной проем? Я нагнулся пониже. Края прямоугольника размыты, лишены четких контуров, а вдалеке видны призрачные очертания странного вида деревьев, неизвестные мне цветы, тоже размытые по краям. Это Ворота. Знакомая форма, словно созданная Айфом. Я продолжал искать. Я должен знать, что произойдет потом. Эта часть была посвящена демонам и магии, и я боялся, что не найду ничего связанного с повседневной жизнью. Но вот сразу возле утерянного фрагмента, там, где шла серия картинок с пятью магами, нашелся небольшой прямоугольник, внутри которого был заключен олень. Вот он повторился. Потом еще и еще. Он повторялся на всех картинках с группой из пяти, иногда в углу, иногда внизу изображения. Нет, нет, нет. Должен быть другой ответ. Когда я уже был готов отчаяться, я снова нашел ее. Ее встречали муж и ребенок… заметно подросший ребенок. Она вернулась из другого мира за Воротами. Еще ряд картинок… иногда это олень, иногда женщина. Все. И она не сошла с ума. Она не была порабощена злом.